Накануне Дня учителя «Зеленоград.ру» решил посмотреть на школу и учёбу с двух сторон — глазами учителя и ученика. Итак, урок: русский язык и литература. Учитель: Оксана Петренко, педагог школы 853 и заслуженный учитель Москвы. Её ученица: Лидия Краснощекова, сегодня уже студентка МГИМО, а в прошлом году победительница Всероссийской олимпиады по литературе.

С Лидией Краснощёковой «Зеленоград.ру» поговорил об участии во «Всеросе», о том, какую роль в её победе сыграла любимая учительница — Оксана Дмитриевна Петренко, и о любимых книгах, которых нет в школьной программе.

Я участвовала во Всероссийской олимпиаде с 7 класса, но на заключительный этап можно выйти только начиная с 9-го. Я всю жизнь была отличницей, а отличники по старой злой школьной традиции участвуют всюду, даже там, где ничего не знают — «ты же отличница, сходи-ка напиши всё». Поэтому наряду с ОБЖ, от которого я бесконечно далека, я писала литературу. Всё на общих правах. И уже тогда стало понятно, что на языковом поприще я явно достигаю больших успехов, чем на прочих.

«Всерос» это все-таки не лотерея: куплю-ка я билетик по пути с рынка. Это методичная работа, намеченный путь, даже если, как у меня, в какой-то момент случается неожиданный взлёт.

Я не знаю, что было самым сложным на олимпиаде. Я просто люблю литературу. Всё исходило из этой любви, а не из желания выиграть. Я писала «Всерос» в 11 классе практически от безысходности, на «отвали». У меня в тот момент были более важные проблемы, чем поступление в вуз и какие-то там олимпиады, так что я страдала и попутно писала «Всерос», который меня, по сути, вытащил из того болота, в котором я находилась. Так что самым сложным для меня было не сдохнуть до того, как грянет настоящая жизнь.

Для меня значима не победа на «Всеросе», а то, что я на нём почерпнула. Это может звучать избито, но это первый случай в моей жизни, когда участие действительно важнее победы. Пока я не поехала на сборы, я тоже думала о выигрыше и о выгодах, которые он мне даст. Со стороны всегда виден только блеск медалей. Но олимпиада меня подняла на какой-то принципиально новый уровень — уже на сборах я поняла, что для меня это прорыв вперёд и шанс подняться выше.

«Всерос» это новый мир и необыкновенные люди, я никогда не видела того, что было там. Даже сейчас, в МГИМО, я часто вспоминаю ту атмосферу и нашу московскую команду. Это было очень сильно. Я стала смотреть на мир другими глазами. Я безмерно благодарна преподавателям со «Всероса» и ребятам — они сделали меня лучше, не говоря уж о том, насколько мне удалось углубиться в литературу. Кажется, именно там я смогла полюбить её по-настоящему.

Я сдала и русский, и литературу на 96 баллов, что меня крайне расстроило. У меня-то — и не 100? По литературе я просто не вписала один ответ в тест — оставила пустой клетку, хотя догадывалась, что нужно ответить — и, как позднее оказалось, догадывалась правильно.

На вопросы о подготовке я всем искренне говорю, что относительно ЕГЭ заморачиваться не надо. Это нечто тривиальное и очень простое. Делайте то, что умеете. Занимайтесь тем, чем нравится. И тогда у вас всё будет. Мир не сходится клином на ЕГЭ.

Не могу сказать, что Всероссийская олимпиада была сложнее ЕГЭ или наоборот. Я не признаю оперирования категориями «проще-сложнее». Я не готовилась ни к ЕГЭ, ни к Всеросу. Я самосовершенствовалась. Причём не только в 11 классе — всегда.

Насчёт Оксаны Дмитриевны и её роли в моей победе — вспоминаю один эпизод со сборов к «Всероссу». Был поздний зимний вечер — тесный, насупленный, тёмный. Я сидела в комнате, болтала с ребятами, переписывалась со школьной подругой, что-то поучивала, ждала своей очереди на репетицию устного тура. И тут подруга — тоже ученица Оксаны Дмитриевны, отличница, теперешняя студентка ВШЭ — вскользь упомянула, что Оксана Дмитриевна каждый день интересуется, как я.

Во мне это вызвало какой-то небывалый прилив радости, хотя мне на «Всеросе» и так было очень хорошо. Тетрадки летят в угол кровати, я вскакиваю, хватаю пальто, выбегаю на улицу, в окрестный парк… Сияние экрана в темноте, проваливающиеся в снег короткие сапоги, гудки. «Оксана Дмитриевна, здравствуйте! Я не очень поздно?»

У меня повторение её имени уже как пароль в некую более спокойную и радостную жизнь. Наверное, это глупо, что для меня явилось откровением то, что обо мне помнят. Я, помня об Оксане Дмитриевне постоянно, не решалась позвонить именно потому, что боялась прийтись не к месту.

Я думаю, она тоже сильно переживала и проживала со мной эту олимпиаду. Помню одну нашу переписку, за день до награждения: «У меня диплом 3-го уровня за олимпиаду 1 степени — „Покори Воробьёвы горы“. Это даёт 100 баллов по литературе, по идее». — «Ты умничка, стремись выше гор». Она в меня верила.

На днях я ради правдивости даже спросила у неё, что она думает по поводу моей победы. Она назвала три ёмких слова: гордость, радость, удовлетворение. Она сказала, что когда слушала, как я с восторгом рассказывала по телефону о заданиях на первом туре и о происходящем, то не могла не думать, как далеко я ушла от 7-классницы с тонкими косичками, подтягивающейся на турнике больше всех мальчишек. Она сказала, что эти события наводят на мысль о том, что и она, и я сделали что-то серьёзное.

Я очень надеюсь, что мои успехи отразились и на ней. Я писала «Всерос» частично с мыслями о том, что мне нужно за всё её отблагодарить.

Стоя на награждении «Всероса» на сцене КГУ [Курского государственного университета, где проходил заключительный этап Олимпиады — Zelenograd.ru] с дипломом в руках я думала: «И что, это всё?» Осознание победы пришло не сразу, я по-прежнему оставалась школьницей, в моей жизни ещё долго ничего не менялось.

После победы наступила пустота и ощущение того, что я ступила на новую планету, но не могу здесь даже дышать — слишком я ко всему этому ещё не приспособлена. Я не очень понимала, что же делать дальше. Начало апреля, а я уже всюду поступила. Что делать ещё полгода?

Я поступила на факультет международной журналистики в МГИМО — мечтала об этом всю жизнь. Довольна ли я своим выбором? На этот вопрос позвольте мне не отвечать. Я не могу сказать, что МГИМО это то, чего я хотела. Со сборами к «Всеросу», к примеру, не идёт ни в какое сравнение.

Литература в школе и любимая литература в моём случае вообще не пересекаются. Разве что Гоголь и Серебряный век — они частично есть в программе. Я болею Мольером, Уайльдом, Ерофеевым, воспитывалась на нашем Серебряном веке и французских романтиках и символистах — куда же нам в школе читать рассуждения о душах и телах или пьяные излияния Венички? Только Пушкин, в крайнем случае Толстой с Достоевским.

Мне не очень нравится наша школьная программа. Мы разжевываем очевидные истины, не заглядываем дальше собственного носа, XX век вообще весь мимо проходит, зато несчастную «Грозу» Островского изучаем месяц, хотя можно за два урока… Я бы в программе некоторые вещи поменяла. Но это не моего ума дела, для редактирования школьной программы у нас есть неугомонная товарищ Солженицына. Так что она может продолжать и дальше возводить в культ своего мужа, в чём ей помогут сподвижники, а я пока пойду почитаю «Записки сумасшедшего».

«Фонарный столб стоит напротив окна старой квартиры в окраинном спальном районе, где, прижимая к уху маленький металлический корпус, стою я. Я слушаю, фонарь глухо существует. Я стою — а вот устоял бы он, если бы размеренное безголосое падение телефонных гудков обрушалось на его скалоподобие?

Прорезается шорох. Хорошо знакомый голос: „Алле“?
— Оксана Дмитриевна, Оксана Дмитриевна!..

Недавно я нашла в недрах компьютера письмо, которое хотела отдать еще на выпускном.

Возможно, когда Вы будете это читать, у Вас будет совсем другое время суток. Но какой бы момент жизни у Вас ни был — и сейчас, во время заочного разговора со мной, и всегда потом — я очень хотела бы, чтобы это был день и он был добрым. Как день, противоположный тому самому черному, который поминают всуе еще чаще, чем Бога.

Впервые я увидела Оксану Дмитриевну в далеком 7 классе на спортивном празднике брата, который учился в её классе. Я собиралась переходить из одной школы, очень мало на что пригодной, в нашу — 853-ю, одну из самых сильных в районе.

Я не могу сказать, что Оксана Дмитриевна мне сразу понравилась или не понравилась. Скорее я её просто… Не заметила. Она показалось очень простой, даже поверхностной, похожей на того редкого человека, у которого все в жизни сложилось легко и удачно. Только промелькнула мысль, что надо же быть такой естественно красивой. А спустя месяц я уже мялась на пороге её 204 кабинета, и она представляла меня новым одноклассникам.

Неизменным c того раза (ох обманчивое первое впечатление) осталось только то, что Вы, кажется, самая красивая женщина, которую я знаю. Вы одним фактом своего существования убеждаете меня в том, что молодость и привлекательность не кончаются в 17 лет. Это очень глупо, наверное. Но знали бы Вы, как иногда при взгляде на Вас восхищение цепко хваталось за край моего искусственно разумного, взвешенного спокойствия.

9 класс. Телефонный разговор. „Оксана Дмитриевна, здравствуйте. Они мне подняли на два балла, даже пару плюсов поставили, но сказали, что призёром меня всё равно не сделают. Потому что есть более сильные анализы… Сказали, что работа запоминающаяся, не бездарная, но все равно слабая. И в призёры они берут с 57. Да…“

Это был полный провал — я не выдала результата даже на региональном уровне. Конец 9 класса, я представляла из себя самую малость, и Оксана Дмитриевна наверняка это понимала. Она была единственным самозаявившимся свидетелем моего проигрыша.

Я уезжала из центра педагогического мастерства, чтобы вернуться туда через два сумасшедших года — финалистом и будущим призёром заключительного этапа. Через месяц меня настигнет моя первая сколько-нибудь ценная олимпиадная победа — в московской филологической. Но тогда этого не могли предположить ни я, ни Оксана Дмитриевна. Ребята уже выходили на заключительный, а у меня не было ровным счётом ничего. Но несмотря на это, пока убегал назад вдоль дороги несчастливый для меня дом на Хамовническом валу, она говорила мне что-то. Не хорошее и не плохое, но очень ощутимое. Мне становилось лучше.

Я могу бесконечно много рассказывать о человеческих качествах, дом-музей которых Вы сумели построить у меня в сердце. Но Ваша мудрость привлекает меня еще сильней.
Вы дали мне именно то, что мне было нужно — молчаливое понимание. Вы меня ни разу за четыре года не одернули. Не сделали замечания. Не сказали, что я расслабилась и сдала позиции. Что я не учусь или что я слишком много себе позволяю. Мне почти все говорили что-то нелицеприятное. А Вы — ничего и никогда. Хотя были причины…

10 класс. Я сижу на одной из последних парт и совершенно не участвую в ходе урока. Оксана Дмитриевна старается донести до учеников смысл философии Свидригайлова. Те же, все понимая, развлекаются созданием противоречий и неувязок, стараясь быть в оппозиции по отношению к преподавателю и официальной точке зрения. Под конец урока я решаю что-нибудь сказать. В предвкушении поднимаю руку. И неважно, что весь класс уже смеётся, а в глазах Оксаны Дмитриевны читается „только умеренней, Лида, спокойней“. Урок обречён, практически доведенная ей до победы блестящая литературная партия с главными „физиками“ школы сорвана.

Она очень хороший учитель. Она всегда старалась что-то до нас донести. Да, порой сбиваясь в тривиальщину и детсадовские фразы, порой выбирая слишком низкий для нашего довольно-таки сильного класса уровень — но за 4 года она не позволила себе ни одного пустого бессмысленного урока. Оксану Дмитриевну не хочется называть учителем. Из по-детски неразумной и иррациональной школьной игры она всегда выходит педагогом.

Я ведь ни с кем из учителей себя так свободно и развязно не вела, как с Вами. Вы знаете, я иногда специально делала или говорила что-то, явно выходящее за рамки школьных консервативно-безвкусных формальностей и нарушающее субординацию, дистанцию между учеником и учителем, правила вежливости — нарушающее все приевшееся. Говорила и думала: ну вот сейчас-то меня точно одернут и скажут прекратить это. Но Вы только смеялись, а затем отвечали, как всегда, не теряя спокойствия и доброжелательности. Вообще теряла только я: чувство собственной неуязвимости и наглости и способность смотреть на Вас так, как раньше.

Лучше других Оксана Дмитриевна умеет верить. Даже если, казалось бы, все ясно как день, а человек с возрастающей стремительностью перестаёт быть собой и движется к чему-то худшему, она все равно не позволит ни себе, ни окружающим в нем усомниться. Она вообще никогда не выносит резкие суждения о людях, не рассматривает их с негативной стороны. Она обладает поразительной способностью превращать тяжёлый крест в нательный крестик. Сначала я принимала это за признак слабости характера (в ней вообще многие черты сначала хочется толковать в отрицательную сторону) — всегда легче смириться, сказать, что все нормально. Но потом, когда я пригляделась повнимательнее, когда я сама попала в ту же ситуацию — меня все ругали, а она терпеливо вела меня вверх — я поняла, что это мудрость.

Ведь каждый из нас имеет право по-цветаевски требовать веры. Это самое главное, неотъемлемое от личностного развития, успеха и счастья, и именно это так часто не понимают наши учителя.

Наверное, Вы обладаете именно той мудростью, какой она и должна быть: естественной, идущей от человека, изнутри вовне, от него, а не к нему — от прочитанных книг и безжалостного опыта, выложенного камнями на краю могилы, совершенно придавившего человека. Это мудрость-жизнь, а не ее бездыханное подобие. (То, о чем писала Ахматова: „Я научилась просто мудро жить…“) В Вас все — красота и естественность. Природный ум и чувство.

Прошедший 11 класс. Выпускной. Пожалуй, лучший номер — выступление преподавателей. Под „Моя бабушка курит трубку“ учителя математики и английского, завучи, информатики, серьёзные вроде бы люди, занимающее положение „чуть вышесреднего“ в общей структуре и „чуть выше высшего“ в школьной, отплясывают в джинсах с подворотами, банданах и жёлтых майках. Я ищу глазами фигуру Оксаны Дмитриевны. Она в третьем ряду с краю, её почти закрыли танцующие спереди. Ксюша трогает меня за плечо. „Ты же видишь Оксану Дмитриевну?“

Не могу не видеть. Она чем-то похожа на девочку: свободные, задорные, пластичные движения, так сильно отличающиеся в лучшую сторону от движений других. Ни намёка на взрослость, ни намёка на старость. И что-то во всем этом очень живое, простое, искреннее — вот откуда она умеет так танцевать?

Оксана Дмитриевна, в том мире, который я выстраиваю в своих текстах и который отчасти создали и подарили мне Вы, есть Бог и некая высшая красота. Этим он разительно отличается от мира, которого и врагу не пожелаешь, но в котором все мы как-то обязаны выживать.
Оксана Дмитриевна, простите меня за все…
Хотя что я. Как настоящий человек, Вы всегда прощаете.
Скажите, прощаете?»

Лидия Краснощёкова, октябрь 2016.

Беседовала Анна Астахова / Zelenograd.ru