Накануне Дня учителя «Зеленоград.ру» решил посмотреть на школу и учёбу с двух сторон — глазами учителя и ученика. Итак, урок: русский язык и литература. Учитель: Оксана Петренко, педагог школы 853 и заслуженный учитель Москвы. Её ученица: Лидия Краснощекова, сегодня уже студентка МГИМО, а в прошлом году победительница Всероссийской олимпиады по литературе.

Выпускница Житомирского педагогического института Оксана Дмитриевна Петренко преподаёт русский язык и литературу 22-й год, последние 13 лет — в школе 853. Среди её учеников немало призёров региональных и всероссийских олимпиад. Недавно она была удостоена почётного звания «Заслуженный учитель Москвы» за «высокий уровень подготовки учащихся к олимпиадам и итоговой аттестации».

Оксана Дмитриевна рассказала «Зеленоград.ру» о том, почему её ученики предпочитают классическую литературу современной, стоит ли менять школьную программу, как становятся звёздами Всероссийских олимпиад, и каково «лирику» работать в окружении «физиков» в школе, исторически ориентированной на «физмат».

Школьная программа по литературе, как бы она ни менялась со временем, всё равно основывается на классике. Другое дело, что в неё добавляются произведения из литературы ХХ века. Раньше мы не изучали их, даже когда были студентами. Вот там разбираться интересно, но в то же время тяжело — такая литература не всем детям нравится, и не всем подходит, к сожалению. Кроме того, это не те произведения, которые дети выбирают сами. Они читают современную литературу, но не ту, которую мы им предлагаем в школе.

По моим наблюдениям, ХХ век сейчас даётся детям труднее, чем XIX. Раньше у меня были ребята, которые говорили о классике: «Мы читаем практически мёртвую литературу, мы её не понимаем, это другая эпоха, нам она не интересна». А сейчас идут ребята, которым, наоборот, интересна та эпоха. Они говорят, что это время красивых людей, красивых помыслов. Им интересно всё это читать, как будто смотришь научно-популярный плюс художественный фильм, где все вместе. А принять произведения начала ХХ века им бывает тяжело.

Вот, например, мои ученики из позапрошлого выпуска — очень хорошие, начитанные и умные ребята. Я с ними очень тяжело проходила, например, Бунина. Когда мы говорили про его сборник «Тёмные аллеи» про его повести, класс молчал. В классе было восемь девочек, остальные парни, и я никак не могла их разговорить. Спрашиваю: «Ребят, ну что произошло, почему?» Одна из девочек, Аня, — она тогда увлекалась литературным творчеством, — говорит: «Оксана Дмитриевна, вы нас извините, но нам о рассказах Бунина неудобно говорить. Мы не хотим говорить про ту грязь, про ту пошлость, которую он описывает в произведениях». Это было мнение всего класса.

Для меня это стало открытием. Мне это было непривычно, но и такая точка зрения тоже понравилась, ведь это говорит о нравственности наших ребят. Пусть Бунин не хотел говорить о грязи, но ему пришлось показывать новый век, каким он пришёл. А ребята такую современность принимать не хотели.

Я думаю, программу не нужно менять, хорошо бы расширять её рамки за счёт добавления часов на литературу. Катастрофически не хватает времени. Литература — это такой предмет, его нельзя вести так: 45 минут я говорю про это произведение, а на следующем уроке возьму другое. Я не смогу перейти к другому, пока я не закончила разговор с ребятами — и нет смысла его начинать, если ты его не закончишь. А если диалог пошёл, и им интересно, и мне интересно, мы выходим за рамки отведённого времени. И всё время все учителя литературы ощущают эту нехватку часов.

В этом году у меня впервые за много лет в десятом классе пять часов на литературу. Раньше было три, и за много лет работы я привыкла, что нужно в эти три часа уложиться: вот это беру, вот это не беру. А сейчас дали пять часов, и появилось желание сразу взять много-много произведений, о которых не могли раньше говорить. Мы с ребятами вернулись к Пушкину, прочли «Маленькие трагедии». Вернулись к Гоголю, взяли сейчас «Петербургские повести». И оказалось, что «Маленькие трагедии» им не менее интересны, чем «Евгений Онегин». Им очень понравился «Моцарт и Сальери» и «Скупой рыцарь». Это, во-первых, ново, во-вторых, объём небольшой, они успевают прочесть. И оказалось, что проблемы там поднимаются насущные, глобальные.

А «Демон» Лермонтова вообще покорил всех. Раньше-то о «Демоне» мы даже не говорили — ограничивались тем, что произведение написано в такое-то время и всё. Проходили «Герой нашего времени» и стихи. А сейчас ребята десятого класса вернулись к литературе XIX века с большим удовольствием.

Существует мнение, что сейчас чуть ли не каждую страницу классики нужно снабжать глоссарием — многие слова школьникам непонятны, ведь с тех пор, как были написаны произведения классической литературы, изменился не только сам язык, но и реалии, которые он описывает. С одной стороны, детям действительно тяжело это читать. С другой — если ребята увлечены, им интересно, они или дома смотрят словарь, или начинают задавать вопросы в классе: «А вот что это такое? Я читал и не понял». И получается прекрасный синтез литературы, русского языка и нашей истории. Я думаю, это хорошо.

Хватит ли у них терпения разбираться — это во многом зависит от учителей. В прошлогоднем моём выпуске учились мальчики «физики и математики» Леша и Саша — они были у меня провокаторами. Любили что-то вычитать, или из нашей классической литературы, или из зарубежной. Найдут у какого-нибудь японского поэта, про которого я даже не слышала ничего, заковыристые фразы, приносят в школу, глазки горят, улыбка от уха до уха. Это значит — они приготовились, что-то нашли. Дают мне электронную книгу: «А вот прочитайте этот кусочек! А что вы можете сказать по этому поводу? Вам это нравится?» Или: «Вот это слово — как вы думаете, а не лучше было бы здесь по-другому?»

Тот же Саша подошёл как-то и говорит: «Вы читали „Похороните меня за плинтусом?“» Говорю: «Не читала». Он вытаскивает книжку: «Пожалуйста, прочитайте, я хочу с вами поговорить. Мы читали всей семьей, споры были у нас очень сильные. Вот теперь я хочу узнать ваше мнение». Я прочла. Он спрашивает: «Ну и как?» Я говорю: «А почему это тебя так интересует?» Отвечает: «Мы читали всей семьей, споры были у нас очень сильные. Вот теперь я хочу узнать ваше мнение». Мы начинаем с ним по этому поводу разговаривать, ему интересно и мне интересно.

Когда они писали работы — сочинения, эссе — они писали их правильно, то есть я видела, что они всё правильно понимают. Но им просто неинтересно было сразу согласиться. Им нужна была битва, дискуссия, чтобы они сами многое проговорили, и чтобы в ответ многое услышать. Ради этого они и затевали споры.

У нас на уроках, бывало, доходило до «словесных драк». С одной стороны было кому меня поддержать — например, Лида Краснощекова могла красиво и долго говорить, а с другой стороны у меня математики, которые любили высказаться в духе: «Что такое ваша литература? Это не наука». «Да-да, — говорят, — её нельзя свести к формуле».

Хотя те же мальчишки правила по русскому языку формулами записывали. Им стало интересно, они говорят: «А хотите, мы сейчас это сделаем?» — «Хочу». Они вышли и несколько правил мне записали формулами. Они действительно «физики», говорят немногословно, фразами, похожими на формулы: конкретно, точно, без эпитетов, метафор, всё в яблочко. Но в то же время литература, язык — их это очень интересовало. Мне повезло на таких хороших ребят. Я с ними каждый день как на вулкане, но это хороший вулкан.

Раньше ребёнок шёл за учителем; сейчас кое в чём учитель идёт за ребёнком. Например, за новинками науки и техники я не успеваю, если мне что-то нужно, обращаюсь к ученикам: ребята, а как вот это сделать? Они это делают быстрее меня, тут уже я у них учусь. Они даже быстрее приспосабливаются к новым условиям, чем когда-то приспосабливались мы. Быстрее всё схватывают, учатся лавировать. Поколения 90-х и «нулевых» были не такие.

Но если сравнивать отношение к жизни, нравственные качества детей, — вот они, по-моему, не меняются. Изменяется внешняя «оболочка» ребёнка. А внутри они те же самые дети — такие же хулиганистые, такие же добрые, такие же наивные. Вот они повырастали в двухметровых дядь, но внутри — дети детьми, понимаете?

Сказать, что они другие — легко. Но это нам только кажется, что они сильно меняются. Просто взрослый мир накладывает на этих детей свой отпечаток. Вот, например, отношение детей к школе поменялось, но это, опять же, не их вина. Раньше школа была «дом», а сейчас дети вслед за взрослыми стали воспринимать школу и учителей потребительски: школа всё должна дать, учителя обязаны показать, объяснить, а мы пришли и ушли. Дети же впитывают всё, что сказали родители. Как-то мы разговаривали с ученицей, я спросила: «Почему ты не хочешь остаться? Мы сегодня обсуждаем важное мероприятие, как его провести». Она ответила: «А вы это скажите сначала моей маме». Потому что мама строго-настрого сказала: «Уроки — это одно, а то, что после уроков — это тебя не касается, ты должна быть дома».

Но мы очень надеемся, что это изменится. Вот недавно в выступлении нового министра образования прозвучало, что нужно привлекать детей к уборке школьных территорий и помещений, а в последнее время это было запрещено. То есть ребенок пришёл учиться, а подметать, вытирать пыль ему нельзя, это нарушение его прав. Может быть, сейчас всё-таки вернётся сознание, что мы здесь в школе вместе что-то делаем, и тогда отношение к школе у ребят изменится.

Талантливые, в том числе и в области литературы, ребята встречаются в каждой параллели. Вот, например, в последнем выпуске 2015/16 года таких ребят было несколько. Это был сильный класс, с ним было интересно. Должна сказать, что хотя наша школа и начинала как «физмат», сейчас это уже не так — у нас разные профили. И вообще здесь замечательные физики-лирики, они прекрасно друг друга понимают, и никто не говорит, что ребятам не нужна ваша литература, дайте им лучше дополнительный урок по математике. Уклон уклоном, но поблажек нет ни на одном уроке, и неважно, какой класс и какой профиль.

Так вот, кроме упомянутых уже Саши и Леши были у меня и другие ребята — призёры по русскому языку, экономике. Лида Краснощёкова — призёр Всероссийской олимпиады по литературе. Она пришла к нам в школу в седьмом классе, быстро и легко вошла в коллектив, попала в эту среду. У нас в школе учиться хорошо — это престижно, здесь за хорошие оценки не высмеивают, наоборот. И ребята пытаются друг перед другом показать себя, выделиться: я вот это знаю, а я ещё вот это прочитал. Прекрасная конкуренция, не злая, а хорошая, добрая.

Мы с этими ребятами с пятого класса участвовали во всех олимпиадах, они всегда становились призёрами и победителями окружных туров по русскому и литературе — хотя и физики-математики. Потом мы стали ездить с проектами на конференцию «Языкознание для всех», опять же с физиками и математиками. И всегда привозили оттуда призовые места, потому что им всё было интересно. Это такие дети, они не зацикливались на одной физике.

В девятом классе Лида стала вести разговоры о литературе. Стала говорить: «Я хотела бы попробовать сдать экзамен по литературе», «Вот написала что-то, вы не прочь почитать?» В десятом классе она уже целенаправленно начала заниматься литературой, участвовала в олимпиадах от всех вузов, сама их находила на разных сайтах. Могла прийти рано утром и сказать: «Оксана Дмитриевна, вчера вечером от института пришло задание: написать эссе по творчеству, например, Достоевского. Я ночью написала такое и отправила. Прочитайте и скажите, какое у вас мнение». Она поставила себе цель и шла к ней.

Лида очень работоспособный человек, очень целеустремленный, такой борец, самый настоящий борец. Тогда же в десятом она стремилась пойти на олимпиаду и очень переживала, что, по её мнению, слабо написала работу по литературе, хотя тоже стала призёром.

В одиннадцатом классе она как-то подошла ко мне и говорит: «А можно я расскажу биографию этого писателя? И стала говорить о письмах, о мельчайших подробностях жизни, о которых знают только люди посвященные. Ребята сидели, забыв обо всем на свете, и слушали Лиду, только просили: «Лида, не части, Лида, помедленнее!»

Однажды, готовя работу по языкознанию, она мне сказала: «Я хочу сравнить «Мастера и Маргариту» и «Старика Хоттабыча». Я очень удивилась. Тогда она зачитала мне чье-то высказывание, что Воланд похож на старика Хоттабыча. Её это задело, ей захотелось разобраться, так это или нет, и она написала очень хорошую, полную работу, где сравнивала произведения с точки зрения образа героя, языка, и того, как этот герой в мире людей реализуется. Конечно, языкознание — это сравнение в первую очередь средств языка, при помощи которых автор доносит свои мысли. Но Лида на этом не остановилась, она объяснила, почему сравнивает: и там, и там необычный сюжет, связанный с фантастикой — магический реализм, отчасти гротескный. И герои действительно похожи. Она даже нашла сходство в биографии авторов, у Булгакова и Лагина.

Лида человек с нестандартным мышлением. И я не удивлена, что она стала призёром Всероссийской олимпиады. Она в таком восхищении оттуда вернулась. Её еще долго несло на этих парусах олимпиады, она говорила: «С какими людьми я там встретилась, вы не представляете, насколько это увлеченные люди, насколько с ними интересно, какие ребята!»

Думаю, тут нет однозначного ответа. Я вот смотрю на собственного ребёнка: в детстве он читал очень много, я даже отбирала у него книжки. Ему было всё интересно. Потом был период, когда лишней книги в руки не брал. А потом начался бум: у нас все деньги тратятся на книжки. Вот у него есть тысяча-две в кармане, он студент, он приносит три-четыре новых книжки и заставляет прочитать. Просто он попал в коллектив, где модно читать, друзья много читают, друг с другом обмениваются книжками.

Когда родители приходят и жалуются: и покупаем книжки, и семья вся читающая, а ребенка нельзя заставить — здесь какого-то одного ответа не получится.

И ещё компьютеры ребятам оказывают медвежью услугу, потому что дети привыкли получать готовое. Отчасти и о кино, заменяющем многим книгу, можно сказать то же. Или я пассивный получатель того, что подаёт мир, или я буду сам читать, сам думать. Мне, например, очень нравится посмотреть фильм, но уже после того, как прочитано произведение. Не наоборот.

Вчера я была на замене в десятом классе. Они читают «Обломова». Я говорю: «Ой, ребята, а давайте поговорим про Обломова!» Они говорят: «А о чём? Понравился он нам или нет?» Я так наивно-восторженно говорю: «Ну разве это может не понравиться?» А они мне в ответ: «Объясните, почему все взрослые, все наши учителя так восторгаются Обломовым? Он нам не нравится, нам нравится Штольц». Они рациональны, я бы даже сказала прагматичны.

Вот Лопахина из «Вишневого сада» они хорошо понимают, а Раневскую — не очень. Нет, они поняли: да, бедная-несчастная героиня, на разломе двух эпох. Но они говорят: «Сколько же можно плакать, восторгаться и ничего не делать?» То есть это поколение, жаждущее действовать, преображать мир. У них может не получиться сделать что-то реально, но, по крайней мере, на словах они готовы. И они осуждают противоположную позицию.

А у нас-то литература XIX века вся построена на «Иванушках-дурачках» — русский человек, добрый, милый, душевный, лежит на печи и ничего не делает. Но дети хотят видеть других героев: активных, борцов. Поэтому они тут целую демонстрацию устроили, по коридору шли с лозунгами — «под знамя Базарова и Штольца, против Обломова», «С нами Штольц, против Обломова! Низвергнем всех Обломовых, пора трудиться!»

Я часто слышу сетования на то, что грамотность упала, люди пишут с глупейшими ошибками, чему, мол, школа учит… А я не думаю, что грамотность упала. Обычно это падение грамотности аргументируют так: «Посмотрите, как пишут в интернете». Но, извините, вы же пишете в интернете не так, как писали бы письмо, если бы взяли шариковую ручку, правда?

Сейчас переписка в интернете заменила собой свободную разговорную речь. Раньше была четкая граница: это речь письменная, это устная, что можно в разговорном стиле устной речи— нельзя в письменной. А средства связи совместили речь письменную и устную. Мы пишем так, как разговариваем, поэтому и ошибок в интернете больше, они свойственны разговорному стилю.

Мы в своё время делали с ребятами проект: сравнивали рукописные письма и современную переписку в сети. Этот проект был представлен на «Языкознании» и на «Творчестве юных» в МИЭТе. И его автор пришел к выводу, что когда садишься и пишешь от руки — всё по-другому: думаешь над знаками препинания, над каждым словом, над оборотами, потому что понимаешь, это нельзя будет удалить щелчком мышки. А то, что пишешь, сидя за компьютером… Написал — сейчас сотру. Или тот, кто получит это — удалит, а зачем хранить? Вот эта «легкость» провоцирует детей на то, чтобы они писали так, как будет быстрее. Хотя там есть программа, которая подчеркивает ошибки, но некогда на неё смотреть, все и так поймут. Мне кажется, эта небрежность от осознания временности.

А если в школе они что-то пишут, знаете, как интересно? Особенно на литературе, когда я даю им задание. У меня первым делом спрашивают: «Вы ошибки будете проверять?» Говорю: «Если бросаются в глаза — буду, но за это не снижаю оценки». Всё, хорошо, значит, можно, не останавливать себя, дать себе волю. А если сказать, что буду проверять — о-о, как же тут уже мыслям разлететься? Уже не получается, надо думать, надо себя контролировать. То есть это вопрос не столько грамотности, сколько наличия или отсутствия самоконтроля и цели, зачем ты это пишешь: чтобы это осталось или чтобы через десять минут пропало.

Бытует мнение, что современным детям трудно писать сочинения — они, дескать, мыслят отрывочно, бессистемно. Я с этим не согласна. Сочинения им писать действительно тяжело в том плане, что мы сейчас требуем от них ГИА, ЕГЭ — разные по структуре сочинения. И им приходится всё время держать в голове, что вот это сочинение я должен писать по такой схеме, а это по другой. ГИА — один порядок, ЕГЭ — другой порядок. Если дети хотят писать не по порядку, мы их слезно просим: тебе же баллы нужны, ну пиши красиво, своим прекрасным языком, но так, чтобы его легко было оценить по этим критериям.

Это не те сочинения, которые пишутся от души, чтобы высказать свои мысли. А сочинения, когда ребенок показывает всего себя, как есть — это обычные сочинения на уроке: «Ребята, сегодня сочинение на такую-то тему». К сожалению, эти сочинения пишем меньше, ведь они не помогут закончить школу и поступить в вуз.

Нельзя сказать, что сочинения, написанные по стандарту, ничего не дают, кроме баллов. Они учат чётко мыслить. Там нужно всё разложить с математической точностью, они учат не растекаться мыслью по древу, давать конкретику, ведь количество слов в таком сочинении ограничено. И ещё они учат быстро подбирать нужный материал. Я сама проверяю ЕГЭ и понимаю, если бы на этих экзаменах писали так, как пишут от души — это совершенно невозможно было бы одинаково проверять. Такие сочинения не стандартизируешь, не загонишь в рамки, и одинакового подхода к детям не будет.

Беседовала Анна Астахова / Zelenograd.ru