На рубеже 1960-х годов никакой «электронной архитектуры» в СССР не существовало, как не существовало и электронной промышленности — её ещё предстояло создать, соединив науку и опытное производство, чтоб воплотить идеи учёных на практике. А для этого институты и заводы прежде всего следовало построить. Правда, создавать заводы при НИИ в те годы категорически запрещалось. Управленческая структура, введённая Хрущёвым, сосредотачивала научные организации в отраслевых Госкомитетах, а заводы — в региональных Совнархозах (Советах народного хозяйства). Но эти бюрократические препоны предстояло одолевать не архитекторам, а тогдашнему председателю Госкомитета по электронной технике (ГКЭТ) Александру Шокину.

Архитекторы же готовились приступить к большой и важной работе, предварительно набравшись полезного опыта и построив Московский дворец пионеров на Воробьёвых горах. Самый удачный проект предложила команда молодых зодчих Игоря Покровского, Феликса Новикова, Владимира Кубасова. Вскоре к ним присоединились представители бригад-конкурентов — Элеонора Лихтенберг, Борис Палуй и Михаил Хажакян, а также конструктор Юрий Ионов.

После открытия Дворца демонстрировавшего радикальные новации и смену вех советского зодчества, молодой дерзкий коллектив послали строить новый город — будущую столицу микроэлектроники.

Изначально, в конце 1950-х годов, предполагалось, что в подмосковный город Спутник — еще не Зеленоград — переедут из столицы предприятия легкой промышленности. Но уже к 1962 году концепция изменилась: Спутник решили сделать городом электроники. Из-за этой новой амбициозной задачи объёмы проектирования зданий в городе резко выросли. Мастерская тогдашнего главного архитектора Игоря Рожина не успевала справляться с ними, и на подмогу пришла команда Игоря Покровского.

Зодчим поручили проектирование первого электронного объекта — комплекса двух НИИ в Северной промзоне (западнее Панфиловского проспекта и 1 микрорайона, на месте бывшей деревни Матушкино): здания НИИТМ и НПО «Зенит». Что касается завода «Элион», то его называли тогда не заводом, а НИИ электронного машиностроения. На этом месте уже стояли два построенных цеха несостоявшегося шарикоподшипникового завода, и создавать первую электронную архитектуру нужно было на их основе.

Главным архитектором проекта стал Михаил Хажакян. В его команду вошёл Игорь Бирюков и недавние выпускники МАРХИ, талантливые молодые коллеги Максим Былинкин и Григорий Саевич, для которых этот заказ стал первой постройкой.

По мнению зодчих, протяжённый корпус длиной около 400 метров, соединивший в один объём два разных технологических блока (НИИТМ и НПО «Зенит»), должен был стать архитектурным «лицом» Северной промзоны. За ним расположились два низких производственных корпуса, связанные с главным переходами — будущий «Элион». Постройку выдержали в популярном тогда «международном стиле» с его строгой геометрией прямого угла и стеклянных фасадов, равномерно расчерченных сеткой металлических переплетов.

В 1962 году двухэтажное здание «Элиона» уже стояло, и завод начал работать. А здание НИИТМ и НПО «Зенит» продолжало строиться и в 1963-м. НИИ точного машиностроения располагался пока в приспособленной под нужды учёных «Школе металлистов». Там на площади в 3000 кв.метров создали лаборатории, чистые зоны и сосредоточили технологическое оборудование. Как только стало возможно, учёные перебрались на постоянное место, где продолжались строительные работы.

«Самое интересное, — рассказывает зеленоградец Василий Арбузов, — здание не было ещё достроено, а институт уже начал работать. Не было отопления, не было крыши, и люди работали в валенках и в тёплых пальто. Как вспоминала моя мать, часто их лабораторию засыпало сверху снегом, поскольку они сидели без крыши — вот было время, вот были люди!»

Сегодня старейшее зеленоградское предприятие имеет классический вид советского НИИ. Боковой фасад длинного корпуса украшает скульптурная композиция, созданная художниками Сергеем Чеховым и Валерием Тюлиным (они же изготовили часы для входного портала МИЭТа). Первый этаж облицован стеклоблоками. С задней стороны корпус соединён воздушными переходами с заводом, а под переходами идёт небольшая городская улица.

Вскоре в архитектурную мастерскую поступило ещё одно задание — более сложное и значимое. Речь шла о Научном центре Зеленограда. И строить его предполагалось не в где-то на промышленной окраине, а в пространстве будущего городского центра. Создать такой объект было очень заманчиво — никто не хотел остаться в стороне. Игорь Рожин, бывший в те дни главным архитектором города, разрабатывал свой вариант.

Ввязалась в это импровизированное состязание проектов и головная союзная организация — «Промстройпроект». У них, пожалуй, было больше всех шансов — там работали специалисты, хорошо понимавшие, что и как нужно строить для учёных. «А что мы смыслим в этом деле? — самокритично замечал в своей книге „Зеленоград — город архитектора Игоря Покровского“ Феликс Новиков. — Мы по дворцам специалисты. А можно и НИИ сделать дворцом. Вот и попробуем». Стихийный конкурс проектов премий не предполагал, победитель получал право строить, но зодчие и тому были рады.

Архитекторы из команды Покровского — сам Игорь Александрович, Феликс Новиков (он стал главным архитектором Научного центра), Элеонора Лихтенберг и В. Ларионова разрабатывали свой вариант проекта вместе с технологами ведомственного электронного проектного института. «Начали мы с высотных вариантов, — рассказывает Новиков. — Однако не успели определиться с предпочтениями, когда в мастерскую явились те, кому был предназначен будущий центр. В их числе были Филипп Старос и Иосиф Берг, которые в ленинградском КБ вели свои эксперименты. Мы тогда не знали, кто это такие. Познакомились. Старос решительно заявил, что в этих технологиях недопустимы никакие колебания зданий и потому высотные решения неприемлемы. Мы учли эту рекомендацию».

Конкурс выиграла команда из мастерской Покровского. Архитекторы разработали проект комплекса, состоящего из двух больших изогнутых корпусов с эффектным бледно-голубым остеклением. В ту пору были в моде одноэтажные промышленные корпуса с верхним освещением, а зодчие предложили сделать многоэтажные и светлые. Вместо глухих стен — блистающие стеклом фасады, что, по мнению архитекторов, как нельзя лучше подходило к образу электронного сооружения. Над каждым рабочим этажом разместили технический этаж с фермами несущими два перекрытия, что позволило освободить рабочие этажи от опор. Так на рабочих этажах появилась возможность сделать просторные залы 18x54 метра.

«А если иметь в виду, что Научный центр расположился в том пространстве, где разместятся основные общественные здания города и его главная площадь, и то, что наши криволинейные корпуса создавали мощную композицию, отвечающую столь ответственному месту, то тем самым можно объяснить успех проекта, — пишет Новиков. — Глава Госкомитета электронной техники и будущий министр этой отрасли Александр Иванович Шокин нас решительно поддержал. А когда проект был представлен новому главному архитектору Москвы, тот оценил его следующими словами: „Это не так глупо, как может показаться с первого взгляда“».

Казалось бы, проект одобрен — можно строить, но… конкуренты сдаваться не собирались. «Промстройпроект», опираясь на покровительство Госстроя СССР, стремился доказать, что проект группы Покровского никуда не годится. Была назначена специальная экспертиза. Тем временем работа над проектом продолжалась. Изначально предполагалось членение административного корпуса на три части пересекающими его лабораторными корпусами.

Но оказалось, что такой вариант препятствует лучшему планировочному решению. Тогда Феликс Новиков предложил повернуть административный блок — будущую «шайбу» на 90 градусов. Это создавало новую ось композиции, обращенную к будущей городской площади.

К тому же оказалось, что зодчие увлеклись и превысили дозволенную площадь комплекса на целых 20 тысяч кв.метров. Пришлось убрать два рабочих этажа с двумя техническими — так «клюшки» стали ниже на 14 метров. Проект существенно изменился. Но по решению ЦК и Совета министров столь важный объект разрешалось строить, не дожидаясь утверждения проекта. И стройка пошла быстрыми темпами.

Тем временем эксперты Госстроя приготовили отрицательное заключение, но было уже поздно. Их пригласили посмотреть строящийся объект, где уже завершался монтаж конструкций нулевого цикла. Противникам проекта пришлось добавить в своё заключение фразу, означавшую фактическое согласие с реализуемым проектом: «…учитывая состояние строительства».

В проекте Научного центра использовались разные архитектурные новинки — их нужно было «пробивать» в Госплане и согласовывать со строителями.

«Строительство Зеленограда — тот случай, когда архитекторы и строители всегда находили взаимопонимание, — отмечал начальник Управления „Зеленоградстрой“ в 1966—1971 годах Сергей Дементьев. — Проектировщики были замечательные. Что бы они ни предложили, мы никогда не гнушались трудоёмкими, сложными работами. Потому что всё делалось на благо красивого города».

Одной из таких новаций было полюбившееся Феликсу Новику ещё со времён строительства Дворца пионеров верхнее зенитное освещение. Это особые архитектурные конструкции, с помощью которых помещение освещается солнцем, проникающим сверху — через зенитные фонари на крыше здания. Такую конструкцию можно увидеть, например, в атриуме Культурного центра «Зеленоград». В Научном центре оно тоже играет весьма важную роль — таковы стеклянные потолки в конференц-зале и таков был центральный фонарь в зале учёного совета.

«Я предложил сконструировать зашторивание фонарей естественного освещения, — рассказывает Новиков. — При этом шторы выдвигаются из скрытых пространств подвесных потолков и выносят на себе светильники»

Пробивать эту оригинальную идею Новиков отправился к начальнику главка Минэлектронпрома Василию Павлову. Тот отнесся к нуждам архитектора с пониманием: «Мы всё это сделаем на своих предприятиях». И действительно, всё было сделано в лучшем виде, а сама идея впоследствии была запатентована как изобретение.

Что касается зенитного фонаря, Новиков рассказывает: «Когда Александр Шокин впервые вошёл в зал совета и увидел опущенную с потолка тубу, освещающую стол заседаний, он воскликнул: „Это же инквизиция!“ А на мою реплику: „Мы это и хотели сделать“, — неожиданно ответил похвалой: „Молодцы!“»

Почему Шокин вспомнил про инквизицию в зале учёного совета? Вероятно потому, что архитектурная организация пространства зала Высшего Совета Инквизиции воздействовала на судей, убеждая в их непререкаемом могуществе и безусловной справедливости их решений. Подобное же впечатление производил и зал учёного совета в Научном центре, благодаря комплексу архитектурных приёмов: пропорциям помещения, цветовой гамме, материалам отделки, акустике и конечно освещению.

«Моё первое впечатление от архитектуры зала учёного совета было, пожалуй, такое же, как и у Шокина, — поделился с „Зеленоград.ру“ архитектор Валерий Метайкин. — Я, возможно, тогда и не подумал конкретно об „инквизиции“, но пространство помещения размером, примерно 12x12 метров, высотой тоже около 10-ти метров с квадратным „фонарем“, через который вертикальным столбом падал дневной свет (Новиков называет это „туба“), амфитеатром из трёх, по-моему, рядов кресел по трём сторонам квадратного зала, матовые, идеально оштукатуренные белые стены, всё это вместе создавало такое сильное впечатление, что я сразу притих и подумал: „Здесь очень серьёзные люди принимают очень серьёзные решения…“».

К сожалению, оригинальный архитектурный замысел касательно освещения в зале учёного совета позднее претерпел изменения.

«Дело в том, что последнего генерального директора, Юрия Николаевича Дьякова, человека эмоционального, увлекающегося, каким-то неведомым образом „очаровали“ сильно расплодившиеся в конце 1980-х годов псевдоосовремениватели „от архитектуры“ , — рассказал Валерий Метайкин, — очень ловкие и неглупые группы бродячих дизайнеров и архитекторов, наподобие андерсоновских портных из сказки о голом короле. Руководил этой компанией некий архитектор по фамилии Тюрин. Он и уговорил Юрия Николаевича на реконструкцию нашего зала. Они демонтировали зенитный фонарь (ту самую тубу) и вместо неё сварганили из алюминиевых листов абстрактную штуку под видом модернового светильника — и всё! Так что „инквизиция“ осталась лишь в наших с Новиковым, а теперь уже только моих воспоминаниях, увы… К счастью, Феликс, описывая всё это в книге, уже давно проживал в Америке и так и не узнал об этих безобразиях».

Поддержка на самом высоком уровне позволяла обеспечить рождавшуюся электронную архитектуру самыми современными и качественными строительными материалами. В отделке корпусов использовались мрамор и гранит, на этом сумел настоять будущий министр электронной промышленности Шокин. Он убедил борцов «с излишествами», что на предприятиях полупроводниковой промышленности внутренние стены должны быть облицованы именно мрамором — на нём не оседает пыль. Что применять дешёвые конструкции из чёрных металлов нельзя из-за требований вакуумной гигиены. Что дорогая и солидная гранитная облицовка наружных лестниц и цоколей — выгодна, поскольку не требует ежегодного ремонта и экономит деньги при эксплуатации.

Модерновый «космический» облик комплексу зданий Научного центра придавала необыкновенная облицовка стемалитом. Это листовое закалённое строительное стекло, покрытое с одной стороны несмываемой, впекаемой в стеклянную пластину краской. За голубыми и чёрными листами стемалита размером 1,5x2 метра, которым отделывали фасады, пришлось ехать в Саратов. Феликс Новиков рассказывал, что нашёл там невостребованный стемалит, идеально подходивший для проекта.

Из-за закругленной формы внешние корпуса Научного центра прозвали в народе «клюшками», а компактный внутренний корпус — «шайбой».

"Когда родители в 1970-90-х годах работали в Научном центре, мы редко называли место работы полностью — чаще просто говорили, что они работают в «шайбе», — и всем зеленоградцам в то время было понятно, о каком здании и организации речь" , — рассказывала зеленоградский архитектор Анжела Игнатьева.

Когда Научный центр построили, Феликс Новиков и Игорь Покровский очень хотели показать это выдающееся архитектурное детище широкой публике. Власти разрешили опубликовать проект в архитектурных журналах СССР, но в подписях, секретности ради, указывалось только, что это здание НИИ, без пояснений, что за институт и где он находится, из чего искушенные читатели сделали правильный вывод: это так называемый «ящик». Тем не менее, конспирация была шита белыми нитками — проект хорошо знали и в Москве и далеко за её пределами, причём не только причастные к электронике, но и кинематографисты. Когда снимали фильм «Москва—Кассиопея», то роль НИИ, запустившего школьников в космос, сыграла одна из «клюшек», поскольку ничего более передового и «космического» в архитектуре на тот момент не существовало.

Во многом благодаря этой постройке новая команда молодых архитекторов утвердилась в Зеленограде. Становилось ясно, что городу, который обрёл новое назначение и новый масштаб, нужен и новый главный архитектор на смену Игорю Рожину, являвшемуся носителем традиционной градостроительной концепции. Шокин — без пяти минут министр — настоял в июле 1964 года, чтобы эта роль досталась Игорю Покровскому.

А здания Научного центра сегодня стали памятниками индустриальной архитектуры советского модернизма и придают Зеленограду неповторимый облик.