— Борис Васильевич, с какого возраста вы себя помните?

-Я себя помню с 5-6-летнего возраста, это 1937–1939 годы. Я родился и жил в деревне Матушкино. Я ее очень хорошо помню. Помню, что летом я любил плести кнуты, ходил в липник — в этом месте сейчас находится автокомбинат, и по-прежнему растут липы. Там мне помогали находить кору от липы, я ее закладывал в бочки, и через 12–15 дней вытаскивал эту кору, отделял то, из чего можно плести кнуты.

— Как выглядела тогда деревня Матушкино, сколько в ней было домов, сколько жителей?

— В то время было 72 дома и проживало в деревне, как я подсчитал, 460 человек. Семьи были многодетные, в каждой семье обязательно три-пять, а у некоторых даже девять детей было.

— Сколько было детей в вашей семье?

— У моих родителей было шесть детей; один мальчик умер.

— Чем занимались жители Матушкино?

— В деревне почти все мужское население работало по столярному делу. Может быть, 10–12% жителей были только полеводами, конюхами, ухаживали за животными. Почти у всех женщин были настольные вязальные машины, они вязали рукавицы, перчатки, чулки, носки, джемперы. И в дальнейшем это все пригодилось; особенно, когда сделали колхоз. Пришел председатель колхоза, энергичный умный человек Константин Васильевич Исаев. Если кто-то думает, что колхозники зимой лежали на печи — ничего подобного. Всех жителей — по желанию, конечно, — Константин Васильевич обеспечивал работой. Тогда строились новые авиационные заводы в Химках, там нужна была конторская мебель — стулья, столы, и вот этим все мужчины занимались с ноября по начало апреля каждый год. Для женщин председатель брал заказы с Крюковской фабрики (артели); они вязали. А с апреля по ноябрь жители работали за трудодни, «за палочки», так сказать. Но эти палочки бывают и золотые. Если у нас за один трудодень давали по 22 килограмма картошки или по 1,5 килограмма зерна, это ведь что-то да значило. Если у человека даже средний заработок составлял 300–350 трудодней, можно посчитать, что получается очень прилично. Вот моя семья даже картошку никогда не брала в колхозе, потому что Исаев делал заявку в Крюковский кооператив, они приезжали и прямо на полях все забирали. А колхозникам выплачивали чистые деньги. То есть колхозник все лето работал за трудодни, а потом получал деньги.

— Где учились дети из деревни?

— Была начальная школа. Она находилась примерно в том месте, где сейчас расположено СУ-95. Там еще сохранилась одна часть тополевой аллеи, остались один или два кедра, а тогда было много кедров. Все в своё время перепилили на дрова, но три оставались и даже шишки на них были. Помню, что 1-й и 3-й классы сидели в одном помещении, так же как и 2-й и 4-й; один учитель учил сразу два класса.

— А много было детей в деревне?

— Да. У меня и полные фотокарточки класса были. Я сейчас точно не могу назвать, но судя по фотокарточкам до тридцати человек в каждой параллели.

— На вашей диораме в музее Матушкино, детально воспроизводящей деревню, есть «пятачок» с танцующими фигурками. Была какая-то танцплощадка в деревне?

— До войны у нас был сельский клуб, а этот «пятачок» всё равно оставался. Ведь что такое «пятачок? Не обязательно идти в стены клуба, присел гармонист где-то на изгородке — тут же около него собрался народ. История была такая. У тети Мани, Пахомовой Марии Ильиничны, остался дом, но он требовал ремонта, все было побито снарядами. Она завезла кубометров пять леса, чтобы дом отремонтировать. Но так как мужчин-то не было, кто будет этот дом разбирать-ремонтировать? Это же целая история. И этот лес лежал с самой войны, с 1942–1943 гг., вплоть до строительства Зеленограда. Лес уже, пока на нём сидели, весь очистился от коры. Мы говорили: «Тетя Маня, тебе не нужно даже плотников, чтобы от коры чистить, мы тебе этот лес уже вычистили». И так образовался «пятачок» — он был для людей как аудитория, где они и плясали, и пели, и узнавали новости. Во время войны, уже с 1942 года в деревню начали приходить солдаты, с ранениями, рассказывали о войне, о себе, о том, что видели собственными глазами. Получались и такие диспуты, вопросы, ответы...

— А кто играл на этом пятачке до войны, какую музыку?

— До войны у нас было восемь или девять гармонистов в деревне. Гармонистами я называю тех, кто имели гармони, а вот играть не каждый из них мог. Человек пять хорошо играли. Вот, например, был престольный праздник, 28 или 29 августа; в этот день приезжал мой дядя с гармонью. Все посидят часов до двух, поедят, попьют, потом выходит каждая компания на улицу, а впереди идет гармонист, за ним человек 30–50; и за каждым гармонистом идет его родня. И вдруг появляется мой дядя, выходит с гармонью. У нас тоже было много родни, человек 35 приходило. Мой отец три дня и три ночи огромную толпу людей поил и кормил. Три дня они только ели, пили и плясали — больше ничего. Я был мальчишкой, и мне очень нравилось, когда дядя Коля играл. Когда он останавливался играть, образовывался огромный пятачок, от тех гармонистов все отходили к дяде Коле, за ним человек сто шло. Я нисколько не преувеличиваю, это то, что я запомнил. Он играл хорошо и грамотно, и за ним шел народ. И вот эту гармонь он мне вложил в душу на всю оставшуюся жизнь.

— Он научил вас играть?

— Он мне привил любовь к музыке, а учился я сам. Я купил гармонь с первой получки. А сам пытался сделать себе гармонь летом 1943 года, тайком. Так же, как тайно держал в лопухах винтовку. Та самодельная гармонь была нехитрая: вместо мехов у меня было шесть трубок от противогаза — этих противогазов валялось после боёв очень много. И две колодки, куда я вставлял свистки. А свистки меня научил делать пастух, дядя Миша. Он хорошо играл на рожке, и научил меня делать свистульки, они были разного размера. Я думал, что эта гармонь будет у меня играть. Но у меня утащили и винтовку, и эту недоделанную гармошку.

— Что сейчас находится на месте домов деревни Матушкино?

— Дом моей бабушки, например, стоит там, где позже было здание УТЭХа. Рядом с этим зданием стоит «Зеленоградстрой», он построен на месте домов Тереховых, Чудаковых, Куликовых. На месте дома Марии Васильевны Романовой стоит здание милиции и пожарное депо. Где сейчас остановка «Берёзка», там жили Королёвы.

— Значит деревня была на месте нынешней Северной промзоны?

— Да, Матушкино там начиналось. Деревня тянулась на километр и заканчивалась там, где сейчас 17-этажная башня завода «Микрон».

— А что было рядом с деревней?

— Там, где сейчас 4 микрорайон, с 30-х годов был военный аэродром. Оттуда вышло немало замечательных летчиков, Героев Советского Союза. До войны это был учебный аэродром, где летчики учились, в том числе, прыгать с парашютом. Здесь была и знаменитая летчица Чечнева, которая готовилась к парадам, такие интересные виражи устраивала над этим аэродромом, что мы все, жители деревень Савелки, Ржавки, Матушкино, только ахали. А во время войны... Представьте, один самолет тащит конус, такой мешок, набитый чем-то. А за ним истребитель. И стреляли, трассирующие пули летели в этот конус, как сейчас это вижу.

— Деревня Савёлки была рядом?

— В трёх километрах от Матушкино. И до Ржавок от нас было 3,5 километра.

— Что находилось на месте нынешней Южной промзоны?

— А там были поля. Вот на месте первой «клюшки» было зернохранилище, овощехранилище. А ближе к реке Сходне стояли коровники. Почти на берегу Сходни кузница была, курятник, на другой стороне реки был фруктовый сад, огороды. Я сейчас делаю диораму «Савёлки», там всё это будет показано. Мне осталось доделать, так сказать, начинку, показать, чем люди жили, — коровы, овцы, лошади, плуги, бороны, грабли, — все это будет показано.

— Эта диорама будет стоять в вашем музее?

— Да, в музее Матушкино. Так начально и планировалось, что музей будет «Матушкино-Савёлки». Сейчас мне жители приносят много старых фотографий, они будут на стенах музея.

— Сколько просуществовала деревня Матушкино после войны? Когда начали сносить дома?

— После войны у нас осталось семнадцать полуразбитых домов, и до 3 марта 1958 года — даты рождения Зеленограда — уже было 49 домов. Последний дом привезли Федотенковы, три брата — Михаил, Александр и Николай. Михаил и Николай еще живы. Они купили дом в Вологодской области, привезли огромные бревна на трёх машинах. А прожили в деревне всего-навсего около года, и этот дом сломали. Люди получили за сломанные дома плату.

— Компенсацию?

— Да, компенсацию получили. Мы же получили только за сады шестьсот рублей, а на самом деле дом наш был новый. Вот считайте, сруб поставили в 1942 году, в 1945 году мы уже заселились, в 1958 году сломали. В общем, новый дом был.

— В каких корпусах давали квартиры?

— Когда построили первый корпус, 118-й, его долго не заселяли. Его построили фактически на болоте. Потом построили 219-й, 220-й — четырёхэтажки. Там тоже было болото. Эти места назывались у нас «аэродромовские кусты», там были такие прутики 30–40 миллиметров диаметром, росли чахлые осинки и берёзки, было много грибов. Потом болото осушили, выросла берёзовая роща.

Когда поставили 118-й корпус, жителям деревни предложили пойти посмотреть, где они будут жить. А у каждого же и корова, овцы, и прочая живность была. Я помню, мой отец сходил посмотреть, пришел и говорит: «Хорошо там, чисто, но неуютно. У нас тут двор, скотина...». Тяжело расставаться было с домами. Я сейчас собираю старых жителей, и, надо сказать, у процентов 80-ти из наших деревенских есть дачи с участками или просто деревенские дома. Многие кур держат, кроликов. А в квартиру фактически только на зиму приезжают. Кстати, жителям и участки бесплатно давали. Например, у Романовой Марии Васильевны ещё дом не сломали, она уже участок получила. Это было просто, кто хотел, всем давали. Участки были недалеко, в Чашниково, например.

— Живы ли сейчас кто-нибудь из старожилов Матушкино?

— Мария Ильинична Пахомова, ей под сто лет; жива её невестка. Её дети ходят ко мне на встречи. Живы Плесновы — Иван, Алексей и Виктор. И всё, наверное.

— Когда вы собираетесь со старожилами и ветеранами, вспоминаете прошлые времена?

— Конечно. Я всё это описываю для будущей книги. Всё это у меня, так сказать, в уме. Я всё это помню, как будто было вчера.

— Где можно увидеть ваши уже написанные книги — «Судьбы, опаленные войной», «Первостроители Зеленограда»?

— В нашем историко-краеведческом музее они продаются. И мои статьи «В том краю, где ты живёшь», и о 1941-м, и о гармони, опубликованные в книге «Зелёная ветвь Москвы» — там моих четыре большие статьи.

— Вспоминая деревню Матушкино, можно ли сказать, что люди жили хорошо, в достатке? Или всё же бедно?

— Сейчас я вам скажу по хронологии. До войны — кто работал честно, все жили хорошо. Я сужу по своей семье. Отец у меня один работал, семья семь человек, все были обуты и одеты. Весной, в мае, у всех обязательно была новая обувь, и брючки, и рубашки — у всех все новое. Как жили люди... По миру никто не ходил; был один такой, но он даже участок свой не копал, у него было 35 соток чистой травы. Если вспомнить соседей, справа жила тетя Лена, ни в чём не нуждалась, все у нее было. Слева — конюх дядя Ваня, чистюля, около дома ни соринки не было, мелкая травка, все причесано. У них было в семье пять детей, никто не бедствовал.

Все были при работе. Кстати, когда говорят, что из колхоза не пускали никуда работать, — ничего подобного. Почти вся молодёжь работала на химкинских заводах. То есть в колхозе числились родители, старики, а вся молодежь работала на оборону. А где еще взять клепальщиков, сверлильщиков, станочников? И когда случилась война, большая часть их уехала вместе с заводами в Ташкент.

Корова была почти у каждого жителя. А корова в деревенском колхозе — это считалось «копилка», у кого корова есть, у того и деньги, и хлеб, и все остальное. Мы держали корову, поросенка, теленка, коз. Можно сказать, что мы были зажиточные, но не потому что какие-то «кулаки» — просто трудяги. В деревне было много велосипедов; у Разорёновых был мотоцикл. В войну, конечно, весь транспорт забрали.

— А машина у кого-нибудь была?

— Первая машина появилась у покойного Александра Васильевича Романова, он купил себе «Победу» году в 1950-м.

— Как попасть в ваш музей Матушкино в 161-м корпусе?

— По средам я там нахожусь целый день, провожу экскурсии. Или же в субботу и воскресенье. У меня бывают экскурсии и на улице, когда я ребят вожу по местам боевой славы. А у нас здесь, куда вы не шагнете, везде места боевой славы.

— Как существует музей, вам кто-нибудь помогает?

— Я, конечно, ни от чьей помощи не отказываюсь. Если мне приносят гуашь, кисти или бумагу, я с радостью беру. На большее уже рассчитывать не приходиться... Всё делаем в школе, в мастерской, с ребятами; потом перевозим экспонаты в музей.

В следующую встречу мы побеседуем с Борисом Васильевичем Лариным о жизни деревни Матушкино в годы Великой Отечественной войны.

Юлия Кравченко