Кабы не дождь, пошла бы я, как собиралась, в дальний лес, и никого бы не встретила. Но едва отошла от дома, из еле заметной тучки хлынул и заплясал по асфальту шумный ливень, забурлил, запузырился белым ключом. Я раскрыла легкомысленный хлипкий зонтик и стала под липы — переждать, авось тучку пронесет.

В пять минут все было кончено. Голубой колодец открылся в небе, асфальт задымился как горячая сковородка, на которую плеснули, заблистала умытая трава на обочинах. И я пошла в парк, — а куда еще? — мимо новеньких сияющих рябин и мокрых скамеек, мимо радуги на елках, мимо вымахавших выше колена желтых венчиков кульбабы осенней… Осень нынче пришла первого июля, а кульбаба зацвела, как ей положено — в августе.

Свернула на Никольскую аллею, ведущую к церкви. Из зарослей сырой жирно блестевшей крапивы наперерез мне кинулось нечто до того несуразное, что я остановилась. Длинное приземистое тельце, виляя неожиданно увесистой попой и таща за собой незавидный хвост-калабашку, перебегало дорогу. Буро-коричневый зверек мягко и шустро перетек, проструился над асфальтом и исчез в траве. Таксик, подумала я, щенок… потерялся небось.

И тут «таксик» полез на березу — только коготки по бересте зацокали. Я ахнула. Забравшись на ветку метрах в трех над моей головой, зверь свесился и поглядел на меня остро сверкнувшими выпуклыми глазками. Уши у него были круглые как у плюшевого медведя. С другой стороны ветки болтался бесполезный верхолазу негибкий, но довольно пушистый хвост-калабашка. Я прямо обомлела: ласка!

Вообще-то я знала, что она тут живет — в этом лесочке у Черного озера. Даже фотографии видела — зимние, в тот раз ласка щеголяла в белом. А теперь вот она: висит надо мной — изучает. Решив, что добыча для нее великовата, ласка проворно полезла вверх по стволу и вскоре пропала из виду в пестрой от перебегающих солнечных пятен кроне. Что ей надо на дереве, на такой верхотуре?

Ответ я получила тут же: надо мной что-то панически пискнуло, безнадежно заметалось по веткам, с березы посыпался сор. Похоже, охота удалась…