"Такие узкие сегменты деятельности, как наш, с точки зрения зарабатывания денег и получения прибыли не очень привлекательны. Но от нашей продукции зависит общая конкурентоспособность экономики страны"

— Наша компания, НИИ электронного специального технологического оборудования (ЭСТО), создана около 2 лет назад несколькими предприятиями, которые занимаются производством компонентов или серийного оборудования. Наша задача — разработка оборудования нового поколения и производство опытных партий, то есть обеспечение технологического прорыва в своей области. В группе компаний ЭСТО мы — центр разработки нового оборудования, КБ, исследовательские лаборатории и опытное производство.

Сегодня производство оборудования — это очень небольшой бизнес, даже в мировых масштабах. Весь мировой рынок лазерного технологического оборудования — это 6–7 млрд евро, достаточно скромная сумма. Но этот рынок является системообразующим, потому что качество и цена любых изделий всегда зависит от того, на каком оборудовании они сделаны. Можно закупать станки за границей, но, во-первых, там никогда не продадут самые современные и новые станки, а во-вторых, их цена и, соответственно, цена всего технологического процесса в итоге будет в 2 раза выше, чем у зарубежных конкурентов.

Ещё Николай II 100 лет назад придавал большое значение выходу России на первые места в создании станков. Во времена Первой мировой войны была реализована колоссальная программа перевооружения российских предприятий отечественными станками. Именно тогда — в 1915 году — возникла и отечественная оптическая индустрия. Но тогда, в начале ХХ века, проблема создания собственного передового станкостроения не была решена до конца, и с тех пор вопрос о технологическом оборудовании всегда закрывался в авральном режиме. В целом, отрасль станкостроения у нас всегда была на не очень высоком уровне в сравнении с мировыми лидерами: Германией, США, Великобританией. Но в отдельных направлениях в СССР были существенные прорывы, в том числе в области оптоэлектроники, лазеров и вакуумной техники, которыми мы занимаемся. Наша российская школа имеет высокий авторитет, она признана в мире, в заграничных фирмах работает много российских специалистов.

— Под нашей школой вы подразумеваете уровень специалистов или уровень создаваемых технологий и оборудования?

— В СССР были высокими и уровень специалистов, и уровень продукции в области лазерной и вакуумной техники и кинематических систем особого типа. В последние 15–20 лет, даже уже в конце советского периода, в нашей отрасли начался существенный спад, большие предприятия или разрушились или уже 20 лет стоят на месте, производя разработки 80-х годов.

В иной ситуации оказались малые фирмы, учередители ЗАО НИИ ЭСТО. Эти компании, возникшие в начале 90-ые годов не могли долго идти по пути эксплуатации советского задела (просто потому что к тому моменту его почти не осталось). Поэтому они попытались на свой страх и риск пытались создавать новую продукцию в отдельных направлениях. И это им во многом удалось. Уже на рубеже они начали производить несколько серий лазерных машин для резки, сварки и гравировки, которые здесь никогда не делались ранее. Сегодня задача состоит в выходе на качественно новый уровень, когда мы должны создать оборудование в четко определенном направлении, которое будет не просто соответствовать уровню мировой техники, а в чём-то даже превосходить его. Такие узкие сегменты деятельности, как наш, с точки зрения зарабатывания денег и получения прибыли не очень привлекательны. Весьма успешной по европейским меркам здесь считается компания продающая оборудования на 10–20 миллионов евро и имеющая рентабельность до 10%. Именно на эти параметры мы и планируем выйти в ближайшие несколько лет. По меркам российского "рыночного капитализма" предшествующего периода — это смешной бизнес. Но ведь мы производим не какой-нибудь ширпотреб, а продукцию, от которой зависит общая конкурентоспособность экономики страны.

 — Насколько ваша продукция может конкурировать с западными аналогами?

Германия, Япония, США придают очень большое значение развитию таких малых и средних инновационных компаний. Все понимают, что хотя доходность у них не очень большая, но именно здесь возникает и реализуется большая часть инновационных разработок. Любое крупное предприятие, в котором работают тысячи людей, всегда несколько инерционно, а в нашей сфере важно быстро внедрять новые разработки и за полгода-год уже выпускать готовые машины — иначе не будет конкурентоспособности. С такой скоростью работают мировые лидеры, и мы ориентируемся на них. Мы не планируем расширять штат своего предприятия больше чем до 150–200 человек.

В мире существуют не только малые и средние, но и очень большие фирмы производящие лазерное технологическое оборудование. Специализированные лазерные станки, к примеру — резаки, делают и большие станкостроительные фирмы, такие как "Amada" или "Mitsubishi". Я знаю предприятие, на котором наш станок резки стали и аналогичный станок Амады работают рядом уже много лет с одинаковой загрузкой. Говорят, у обеих машин есть свои плюсы и минусы. Но при этом наш станок в 2 раза дешевле, а уж о стоимости владения и говорить нечего. То есть даже с этими "монстрами" мы можем конкурировать, если говорить о промышленной резке. А в каких-то более специфических сегментах, где нужны решения сугубо под требования заказчиков — производство специального технологического оборудования это дело только для малого и среднего наукоемкого бизнеса. Наши немецкие, корейские, японские конкуренты — это фирмы такого же небольшого размера, от 50 до 500 человек.

"Развитие промышленности в России напрямую зависит от производства собственного оборудования"

— Где конечный потребитель может увидеть результат работы вашего оборудования?

— Наш бизнес — B2B, мы не выпускаем конечных изделий, а делаем оборудование для их производства. Мы делаем пять типов систем:

• Микрообработка, в том числе нанообработка, то есть обработка лазером на микронном и субмикронном уровне очень тонких изделий электроники, энергетики; используется также в авиационной промышленности.
• Маркировка; любой штрих-код можно маркировать лазером, а любое изделие от мобильного телефона и солнечного элемента до автомата Калашникова требует маркировки.
• Резка; высокоточная, на микронном уровне, или просто резка — больших листов (например, стали или алюминия); в быту, например, используются каминные латунные решетки, которые можно вырезать вручную, но это будет очень дорого, а можно вырезать лазером по контуру любой сложности.
• Сварка; как правило, работаем с большими предприятиями и большими задачами — по сварке сложных материалов или сварке со швами высокого качества, что актуально для авиационной промышленности, микроэлектроники, газовой индустрии, в ювелирном деле.
• Обработка тонкоплёночных систем, она тоже применятся в микроэлектронике.

Фактически все машины (кроме самых сложных) имеются в наличии в нашем "джоб-шопе" и заказчик в любой момент может принести свой образец и провести на нем пробные тесты.

— Каков нынешний уровень ваших разработок относительно мирового?

— Наши разработки находятся на мировом уровне, мы работаем с ведущими европейскими компаниями, поставляем оборудование на экспорт, причем не в страны третьего мира, но и в Евросоюз. На экспорта идёт примерно 30% наших разработок. Но у нашей продукции есть плюсы, существенные именно для российского рынка. Вообще, производитель оборудования должен быть близок к заказчику, быть с ним в постоянном контакте, иметь возможность встречаться с инженерами, принимать их специфические пожелания и оперативно что-то переделывать или проводить исследования.

Мы не только должны делать оборудование, но и создавать технологию на базе существующих решений. Например, в авиационной сварке есть масса нюансов вроде качества шва или работы с разными материалами — и каждая задача требует небольшого технологического исследования. Поэтому всегда и везде компании — системные интеграторы оборудования — находятся в непосредственной близости и в контакте с производством заказчика. Это неизбежно, иначе теряется уровень, гибкость и т. д. Именно поэтому развитие промышленности в России напрямую зависит от производства собственного оборудования, наличия собственных производителей законченных технологических систем. И это хорошо понимали еще в начале 20-го века, когда правительство говорило: мы будем делать свои станки, пусть они сначала будут и на 50% состоять из импортных деталей, но этим надо заниматься.

— Ваше производство практически штучное, не серийное?

— Каждый заказ это, фактически, отдельная установка. Даже если мы используем одно и то же решение, наши установки по отдельным заказам выглядят совершенно по-разному, и понять, что это одна и та же установка, может только специалист. Вообще, наши системы устроены модульным образом, как компьютер с открытой модульной архитектурой. Есть некие базовые системные решения, их всего 4–5, и из них мы под требования заказчика собираем нужную конфигурацию. Кому-то нужен линейный стол, где деталь перемещается на плоскости, кому-то нужно вращение, кому-то 3D, лазер можно использовать любой, систему подачи газов в рабочую область и т. д. И каждый раз нам нужно не только собрать установку, подобно тому, как компьютер собирают под определенные требования, но и зачастую разработать технологию — а это гораздо более сложная задача.

— Если ли у вас в Зеленограде заказчики и конкуренты?

— Несколько десятков машин работают на зеленоградских предприятиях: на "Компоненте", на "Протоне", в МИЭТе и т. д. Если говорить о конкурентах, то есть ещё одна небольшая фирма, которая раньше была с нами в тесной кооперации, а сейчас работает отдельно.

"В России высшее образование — это закрытый „заповедник", достаточно замкнутый по отношению к производству и бизнесу. Первые полгода предприятие должно в студента больше вкладывать, чем получать"

— Вы говорите, в передовых промышленных странах есть интерес к такому бизнесу со стороны государства: поддержка, преференции. Есть что-то подобное у нас?

— Как раз Особая экономическая зона (ОЭЗ), как я понимаю — это попытка ввести государственную политику по поддержке предприятий нашего сегмента.

На западе, в Германии, например, поощряется развитие малых и средних инновационных компаний. Для этого за счет государства создается инфраструктура, не только материальная (технопарки, энергетика и т. п.), но и инфраструктура научных и образовательных центров. В России высшее образование, да и среднее тоже — это некий закрытый "заповедник", достаточно замкнутый по отношению к производству и к бизнесу. Например, если у вас есть дети, вы, наверное, прекрасно знаете: школа реально закрыта для родителей, их туда просто не пускают. Хотя казалось бы родители должны быть со школой в постоянном контакте, этого требует закон "Об образовании" и другие законы, а на самом деле нет никаких практических механизмов такого взаимодействия. Сегодня есть уже понимание, как всё должно быть, но практики нет. Конечно, всё это не за один год меняется.

-То есть вы, как потребитель выпускников, не можете нормально контактировать с ВУЗами?

Понимаете, это системная проблема. На мой взгляд, школа должна быть, в очень тесном контакте с родителями и вообще с местными жителями, потому что для них она является неким жизненным центром. Тоже самое и ВУЗ. В отличие от школы, ВУЗы более открыты для контактов, но конкретных форм живого взаимодействия тоже с обществом и бизнесом там тоже не выстроено.

Скажем, в Германии есть в нашей сфере Фраунгоферовский институт (Fraunhofer-Institut), Лазерный центр Ганновера (Laser Zentrum Hannover), центр в Аахене и т. д., которые существуют при крупных образовательных центрах, при университетах. Они находятся в постоянном контакте с фирмами, которым не нужно держать у себя базу сложного и дорогостоящего исследовательского оборудования, чтобы время от времени провести некие измерения или тесты. Компании имеют возможность в любое время дня и ночи сделать это по доступным, льготным расценкам. Такие центры, конечно, получают какие-то деньги за свои исследования или эксперименты, но всё это создаётся не для того, чтобы извлекать прибыль, а для того, чтобы появился реальный конечный продукт на предприятиях.

У нас такие услуги тоже можно найти, но за такую цену, что проще провести всё в Германии. Я уже не говорю о фундаментальных исследованиях.

Другая сторона этого вопроса — подготовка кадров. Только благодаря постоянному контакту научных центров при университетах и предприятий студенты могут связать свои теоретические познания и задачи реального производства. Я общаюсь со студентами, имеющими очень качественное фундаментальное образование, полученное в МГУ, на Физтехе, в МИЭТе — и вижу, что они очень далеки от практики. Они не понимают, как применить свои знания. И это как раз вопрос системных механизмов взаимодействия образования, науки и промышленности. Государственная воля для этого сейчас вроде бы есть, на уровне заявлений Президента РФ и министров, но механизмов для реализации — нет. И ВУЗ, наука у нас оказываются "вещью в себе". Говорю это с полной ответственностью, потому что я сам также являюсь одновременно сотрудником одного из учреждений Российской академии наук.

Сейчас появилось много способных молодых специалистов, которые заканчивают институты и реально востребованы в промышленности. Но преподаватели и руководство кафедр и факультетов часто живут старыми мерками, считая, что ученый или инженер не может заработать на жизнь своим трудом. Эти свои комплексы они часто передают молодежи. Понятно, что студентам вначале дают какую-то небольшую зарплату, но, если они чего-то стоят, они очень быстро начинают нормально зарабатывать — ничуть не меньше чем в других сферах. Более того — сегодня впервые создавать российское оборудование стало не менее выгодно, чем продавать импортное. И квалифицированные инжененеры сейчас более востребованы, чем менеджеры и финансисты…

 — Есть ли у вас программы сотрудничества с ВУЗами — с МИЭТом, с Физтехом?

— Есть программа с МИФИ, сейчас начинаем с Физтехом и с МИЭТом; с МГТУ им. Баумана тоже работаем. Мы заинтересованы в расширении этого сотрудничества, будем подключать еще 1–2 ВУЗа. У нас работают выпускники и аспиранты, студенты делают курсовые. Пока эти взаимоотношения — на уровне дружеского контакта и обмена услугами, а надо выводить их на системный уровень.

— Какие специальности вам требуются, есть ли сейчас вакансии?

— До недавнего времени мы очень активно брали на работу студентов и аспирантов, буквально ещё в прошлом месяце взяли трёх очень перспективных молодых специалистов, но сейчас задумались из-за нарастания кризиса. Сегодня — удачный момент, чтобы собрать хорошую команду, но ситуация должна стать более благоприятной. И это тоже тема для государственных решений. Если воля государства будет проявлена, если мы увидим, что заявленный президентом и правительством курс выполняется на практике — тогда я не сомневаюсь в том, что перспективы у нас будут колоссальные.

"Наши акционеры эксплуатируют в Зеленограде здание, которое всем хорошо, но абсолютно не пригодно для нашей технологии. К примеру, оттуда невозможно вывезти станок который в сборе, занимает 3и5 метров"

 — Как идёт строительство вашего здания в ОЭЗ на площадке в Алабушево?

— Когда мы начали проектировать собственное здание, выяснили, что никто достаточно долго не занимался проектированием такого типа производства. Даже команды архитекторов и инженеров, которые занимались в своё время проектированием атомных станций и прочих сложных объектов в СССР, последние 10–15 лет делали жильё, офисы и магазины. С другой стороны, есть определённые стереотипы ещё советских времен, на которых воспитаны наши корифеи архитектуры и строительства — некие грандиозные комплексы в стиле 60-х годов, но это уже буквально прошлый век.

Сегодняшние производственные здания в Москве и области, построенные в 60-70-е годы, также совершенно не соответствуют современным стандартам по функциональности. Например, немецкая фирма "Цейсс" в своё время была разделена на две части — в ГДР и ФРГ. В ГДР советскими специалистами были построены абсолютно новые комплексы для "социалистической" части компании. А когда, вместе со всей Германией, воссоединился и "Цейсс", все советские постройки снесли — это новые комплексы уже не соответствовали современным стандартам по функциональности.

Наши акционеры сейчас эксплуатируют здание в Зеленограде, которое всем хорошо, но абсолютно не пригодно для нашей технологии. К примеру, оттуда невозможно вывезти станок который в сборе, занимает 3и5 метров. Есть много других важных моментов: вентиляция, тепло- и энергосбережение, логистические системы, другие особенности современного производства. Это всё нужно наверстывать, и я считаю, что если есть возможность привлекать иностранных специалистов, то нужно с ними работать. Я думаю, что у наших отечественных специалистов всё есть, потенциал у нас большой, но он должен "прорасти" в реальном опыте, как семя должно упасть в хорошую почву, чтобы выросло дерево. Вот эту почву, мы очень надеемся, нам поможет сделать государство, тут без него невозможно.

— И вы не можете найти проектировщика, который понимает все тонкости?

— Нет, мы нашли — проект нарисовали американцы вместе с нашими достаточно квалифицированными специалистами. Сложности возникли при согласовании в Мосархитектуре, хотя настрой везде позитивный. У нас все согласования очень затянуты и бюрократизированны, при этом совсем не помогают сделать проект лучше.

— Пока всё идёт по плану или уже выбиваетесь из графика?

— Пока всё по плану. Возможно, сейчас всё несколько затянется, хотя и Москва и федеральные власти на уровне начальства очень активно идут нам навстречу. Тут проблемы в сознании — есть годами сложившаяся система, которая не может быстро измениться. Должна быть государственная воля, чтобы эту систему изменить.

— Что именно у вас будет расположено на площадке в Алабушево, будут ли там размещаться и ваши фирмы-акционеры?

— Запланировано два корпуса — в первом мы должны создать научно-производственный комплекс по разработке нового оборудования и созданию опытных партий. По поводу второго есть ещё неопределенность, но его строительство назначено на 2012 год. Сейчас ведутся разговоры о том, чтобы законодательно разрешить там и серийное производство, но что такое "серийной производство", какая должна быть величина партии — 10 штук, 100 или 1000? Непонятно, можно ли нашу технику назвать серийной, если каждое изделие индивидуально. В зависимости от решения этого вопроса мы поймем, будем ли мы там делать 1-2-5 штук одного изделия, или будем их делать десятками. Говорить о массовых сериях пока не приходится: весь российский рынок "больших" лазерных машин для резки промышленного типа сегодня — это 200–300 машин, из них около половины импортных и столько же производим мы вместе с двумя-тремя российским фирмами. Сложно загадывать, какой будет конъюнктура рынка оборудования в 2012 году, последние годы он очень быстро рос.

— Когда по планам начнется строительство первого корпуса?

— По планам мы должны построиться в 2010 году. В 2009 всё должно быть запроектировано и начата подготовка площадки, может быть, строительство фундаментов. А в 2010 мы должны построить по крайней мере первую часть комплекса. Но сейчас, в связи с кризисом, банки дают нереальные кредиты и ведут себя неадекватно.

-То есть проблема с финансированием строительства существует?

Конечно. Банковская система работать на кредитование перестала, её сейчас просто нет. До кризиса министр финансов Кудрин говорил, что производителям оборудования и инновационному производству нужно давать кредиты под 3–4% на 5–10 лет. Это правильно — везде в мире так и делается. Может быть сейчас надо скорректировать цифры, но они должны быть адекватными.

Есть много вопросов — с залогом, с кредитными ставками… . Федеральное агенство РосОЭЗ в курсе этой проблемы и работает над ней. Думаю, какие-то варианты будут предложены. В послании Президента Д. А. Медведева Федеральному Собранию по сути обозначены все основные проблемы. Но они пока не дошли до практического решения. У наших партнеров и заказчиков сейчас тоже нехватка оборотных средств, заказчики задерживают платежи или объём заказов уменьшился.

"Если сегодня совершить качественный скачок в уровне технологий и оборудования, то послекризисное развитие будет значительно более интенсивным. Но если государство не заставит банки давать деньги в реальный сектор, начнется война между банками и предприятиями"

— Недавно была озвучена цифра по падению промышленного производства в январе — оно оказалось самым масштабным за последние 15 лет. Вас это коснулось — не в плане кредитов, а вообще?

— Мы занимаемся оборудованием, тут влияние несколько иное… У наших заказчиков, особенно крупных компаний, есть проблемы. Но вообще, любой кризис — время для переоборудования. Президент Медведев сказал, что кризис даёт шанс занять освобождающиеся ниши и совершить инновационный прорыв, и это очень точно. Сегодня у нас есть колоссальный шанс существенно повысить свой "инновационный" статус.

— Кто-то из ваших конкурентов может уйти с рынка?

— Высвобождаются кадры, уменьшается конкуренция и, кроме того, это лучшее время для перевооружения производства. Тот, кто воспользуется этим и сейчас выйдет на новую технологическую базу, тот после кризиса станет лидером. Если сегодня совершить этот качественный скачок в уровне технологий и оборудования, то, во-первых, мы раньше выйдем из кризиса, во-вторых, послекризисное развитие будет значительно более интенсивным. Сегодня есть шанс, чтобы качественно сменить структуру и уровень нашей экономики.

— Есть мнение, что сегодняшняя девальвация ещё недостаточная, чтобы дать экономике толчок для быстрого развития — так, как это было в 98-м году?

— Многие наши российские партнеры и фирмы-учредители выжили благодаря девальвации 98-го года. Именно тогда они стали конкурентоспособными и завоевали заказчиков. Повторится та ситуация или нет — в значительной степени зависит от государства и его действий. Благодаря девальвации рубля наши машины сейчас уже стали дешевле на 40%. Мы ведём переговоры с рядом европейских фирм о совместном производстве. Это стала актуальным как раз после прошедшей девальвации, её эффект уже проявился. Дальше становится непонятно, сможет ли вообще восстановиться финансовая система…

Тут даже не нужны никакие большие денежные вливания. Фактически, то, что сейчас нам предлагают банки — это война на уничтожение. Если государство не найдет выход и не заставит банки давать деньги в реальный сектор, ситуация еще усугубиться.

Елена Панасенко, Александр Эрлих