— Павел, как родилась идея этого эксперимента?
Павел Курочкин — Мы впервые проводим такую театральную лабораторию. Это достаточно распространенная сейчас в театральном мире форма работы с драматургией, как правило, современной, и молодыми режиссерами. Недавно мы встретились с известным в театральных кругах переводчиком и продюсером, зеленоградцем Максимом Рейно. Он занимается переводами пьес, организацией различных театральных фестивалей и проектов. Максим предложил попробовать провести такой эксперимент, а поскольку у него тесные связи с балканскими драматургами — из Словении, Хорватии, Сербии, — были предложены их пьесы, из которых отобраны две. Это пьесы современные, довольно острые, я бы сказал, жесткие, они касаются очень болевых проблем современного мира — так, так как их увидели драматурги. И режиссеры, конечно, привнесут свое видение тем и ситуаций.
— В чем суть театральной лаборатории, кто работает над постановкой?
— Условная схема такая: режиссер не ставит спектакль, а делает на основе выбранной пьесы эскиз на 30 — 40 минут. Этот эскиз показывается публике, а затем происходит обсуждение — стоит ли из этого вообще делать спектакль. С одной стороны, режиссер пробует свои силы, пытается представить пьесу; с другой — мы в контакте, в диалоге со зрителем пытаемся обсудить сугубо театральную историю — о чем она, насколько интересна зрителям, стоит ли делать из неё спектакль. Над постановкой работают два молодых режиссера. Это Андрей Горбунов, который поставил два детских спектакля в «Ведогонь-театре», и Максим Мышанский — он тоже связан с «Ведогонь-театром», когда-то занимался в детском театральном центре «Ведогонь», сейчас оканчивает Школу-студию МХАТ, режиссерский факультет у Кирилла Серебренникова. Это показ в трех частях, каждый эскиз будет показан через антракт. Нам очень интересно, что из этого получится.
— Каких зрителей вы ждете на этом новом для вас показе?
— Я думаю, это будет публика, которая любит театр и интересуется им. Это показ «не для всех», в том смысле, что не рассчитан на зрителей, которые хотели бы просто приятно провести время и развлечься. Это событие для тех, кому интересно искусство, кто хотел бы глубже узнать театр, кто подготовлен к такому формату.
— Насколько мнение зрителей повлияет на будущее — будет поставлена та или другая пьеса или нет?
— Это сейчас трудно предположить. Мы еще не видели этих эскизов, еще не проводили обсуждения со зрителями в таком формате. Мы уже пробовали обсуждать постановки, но это были готовые спектакли, и беседы проходили в узком кругу специально приглашенных людей, — а это немного иное.
— Андрей, вы сами выбрали пьесу для этого театрального эксперимента?
Андрей Горбунов — И да, и нет. Мне предложили четыре названия, из которых и предстояло выбрать то, что больше придется по сердцу.
— Пьесы анонсируются как «достаточно жесткие» — это какие-то сложные темы или непривычный для зрителя текст?
— Наверное, и то, и другое. Потому что и темы не про «лютики-цветочки», и в тексте авторы кое-что себе позволяют.
— На афише предупреждают — «ненормативная лексика», насколько она ненормативна?
— Встречаются слова, которые редко звучат со сцены или экрана. Хотя в наше время уже все чаще и чаще.
— Чем именно вас привлекла именно эта пьеса?
— В ней есть добрая человеческая история. Когда я начал читать ее, первая мысль была: «Нет, никогда! Что бы я, да это! Да меня учили на Достоевском, Чехове, Гоголе...» А чем дальше вчитываешься в пьесу... Если я стал сопереживать героям, если они стали для меня живыми и родными уже в процессе прочтения, значит, они могут заинтересовать и зрителя.
— Вы прежде принимали участие в таких театральных лабораториях, со зрительским обсуждением?
— Нет, для меня это впервые. Впрочем, именно так проходит обучение режиссеров в театральном институте, только там вместо зрителей однокурсники, а потом — кафедра.
— Зрители — это все-таки обычные люди, не театральные критики. Как вам кажется, насколько объективным будет обсуждение? Ведь люди будут оценивать, скорее всего, не постановочную часть, не художественное решение, а — нравится или не нравится тема, почему так или иначе поступают герои и так далее.
— Знаете, даже если мы посадим в зал Станиславского, Мейерхольда, Брука, Гротовского, и еще двадцать режиссеров, рядом с фамилиями которых ставится прилагательное «великий», то и в этом случае обсуждение будет субъективным. Потому что у каждого свой театр; и как ни говори, что все мы вышли из одной «Шинели», каждый исповедует свою театральную веру.
— Насколько мнение зрителей повлияет на будущее, будет поставлена пьеса или нет?
— Я думаю, скорее может повлиять не столько мнение зрителей во время обсуждения, сколько их реакция во время просмотра. Даже беглого взгляда на зрительный зал достаточно, чтобы понять, зацепило зрителей действо на сцене или нет.
— Как вам работается с актерами «Ведогонь-театра»?
— Я их люблю. Это первая любовь: так счастливо сложились звезды, что мой первый, дипломный спектакль, который я сделал в «Ведогонь-театре», «Рикки-Тикки-Тави», идет уже больше пяти лет; в апреле было
— Нынешняя постановка, вернее, сцены из пьесы, все-таки отличаются от традиционного стиля «Ведогонь-театра». Как актеры воспринимают этот эксперимент?
— В пьесе заняты две актрисы, с которыми я уже в третий раз «иду в бой», — Ольга Львова и Анастасия Хуснутдинова. Я в актерах больше всего люблю готовность к прыжку выше головы; у них обеих это есть. Иными словами, когда артисту говоришь «Фас!», и он вгрызается в работу. Поэтому репетиции с ними для меня всегда праздник. И, кстати, возвращаясь к вашему вопросу: как в пьесе заложено созидательное начало, так и в работе режиссера с артистами в первую очередь — созидание.
— По названию пьесы и не догадаешься о созидательном начале, что-то иное представляется.
— Если позволит автор, если мы пойдем дальше, я, возможно, как-то видоизменил бы название спектакля. Или чуть-чуть сократил: «Чудный день, чтобы...». С многоточием. Пусть будет загадка, а разгадаем мы ее вместе со зрителем.
Юлия Кравченко