В студии Zelenograd. ru актеры зеленоградского драматического «Ведогонь-театра» Татьяна Мазур и Михаил Калашников. Сегодня мы говорим о новом премьерном спектакле «Norway.Today»; другое название пьесы — «Он, она и бездна».
— Сначала мне хотелось бы вас представить: вы — новые, молодые актеры в зеленоградском драматическом театре. Татьяна, вы пришли в театр в начале этого года?
Т.М. — Да. Если можно, называйте меня Таня. Я показывалась в театре летом прошлого года целенаправленно — узнала о показе в театре, прошла кастинг, отбор какой-то, и меня пригласили для постановки «Иванова» в январе. Собственно, с этого и началась моя работа в театре. Практически сразу, еще до «Иванова», нам предложили попробовать, сделать пробный показ этой пьесы, «Norway.Today», и мы репетировали еще даже не на базе театра, а у Сергея Виноградова.
М.К. — Это наш режиссер.
Т.М. — И мы сделали такой пробный показ, заявку, потому что я — новая актриса, Сергей — новый режиссер, у Миши там тоже была небольшая роль. Нам сказали, что заявка хорошая, и я уже знала, что после «Иванова» у нас будут репетиции спектакля «Norway.Today».
— Михаил, а как вы пришли в «Ведогонь-театр»?
М.К. — Сотрудничать на постоянной основе мы стали с января этого года, со спектакля «Царь Федор Иоаннович», я там играю Мстиславского. А так, еще в октябре прошлого года Павел Викторович предложил нам с Татьяной попробовать современную пьесу, нехарактерную для репертуара «Ведогонь-театра». Сначала мы репетировали на малой сцене театра Джигарханяна у Сергея Виноградова, а потом потихоньку перебрались сюда, и уже с середины лета работали здесь до выпуска спектакля.
— Пьеса действительно очень современная и для «Ведогонь-театра» нехарактерная. Все-таки театр больше ориентирован на традиции, классику. Павел Викторович говорил в интервью, что давно искал современную пьесу для поставки. Когда вы начали читать пьесу, что подумали о ней, насколько вам было интересно?
М.К. — У меня она вызвала смешанные чувства, потому что язык пьесы... достаточно неклассический. Действительно, нужно было найти решение.
Т.М. — Очень бытовой, разговорный.
М.К. — Да, и нужно какое-то решение для того, чтобы это было интересно. Вообще хочу сказать, что и Павел Викторович, и мы сами знали, что для Зеленограда и для «Ведогонь-театра» это смелый эксперимент. Потому что тут достаточно консервативная публика, и как она отнесется к этому спектаклю — для нас до сих пор вопрос. На первом показе мы нашли какой-то контакт с залом, может быть, через юмор, хотя по своей сути пьеса не такая уж и смешная. Это эксперимент и для нас, и для театра.
— На первом показе пьесу приняли очень хорошо, очень долго аплодировали, вы выходили три раза. Наверное, спектакль действительно понравился. Таня, а как вы восприняли пьесу?
Т.М. — Когда сказали: «Есть такое предложение, не знаем, что из этого получится, но давайте попробуем!», уже сам факт того, что мне, молодой актрисе, только пришедшей в театр, дали пьесу на двоих — это уже было для меня «вау!» Я сразу, не дождавшись, пока мне дадут распечатанную пьесу, полезла в интернет, нашла ее; сразу же посмотрела, кто такой Миша Калашников, кто такой Сергей Виноградов, потому что у меня была такая буря эмоций! Села читать и очень долго не могла понять, что это — настолько она необычная. То, что вы видели — это еще какая-то картинка, мы это как-то объяснили, а когда ты вот так читаешь сплошные листы текста... Я думала, что у меня взорвется голова, я не понимала, что это, как это можно сделать, как меня вообще в этом увидели, у меня просто был такой взрыв! Я прочитала; думаю: «Что с этим делать?» У меня был шок, потому что я такой драматургии еще никогда не читала.
— «Что делать» — в смысле «как играть»?
Т.М. — Да. Постоянно одно место действия, за исключением первой сцены, где интернет-пространство, и все очень странное, текущее, непонятное... Когда мы встретились втроем с режиссером в первый раз, познакомились, увидели друг друга, и когда на первой читке стали просто читать текст вслух, — вот только тогда он «лег». И я подумала: «Круто!» Все-таки Павел Викторович это увидел, это реально как-то на нас ложится. Помнишь нашу радость на первой читке? Потому что как-то вдруг раз! — и оно все сразу же легло.
— А у вас не было внутреннего сопротивления, когда вы читали текст?
М.К. — Сопротивления материалу или актерской работе? — К актерской работе и языку, которым все изложено.
М.К. — Язык там, конечно, своеобразный, и какие-то моменты мы немножко правили: что-то убирали, что-то добавляли какими-то сценическими действиями, потому что если впрямую — это, конечно, было бы достаточно сложно для восприятия зрителя, пришлось бы пояснять.
— В сценическом варианте пьесы выпал довольно большой кусок текста, где герои разговаривают о сексуальных отношениях.
Т.М. — Да, сократили.
— Из соображений цензуры, или режиссер счел этот эпизод лишним?
Т.М. — Я еще на первой встрече спросила Сергея, что будем с этим делать. Говорю: «Это должно быть такое решение, чтобы я себя не чувствовала скованно на сцене, говоря, что «я встану на четвереньки и буду вилять задом» (это я еще как-то очень красиво говорю в отличие от того, как в тексте написано). И Сергей сразу сказал: «У нас с вами есть маленькая команда, нас трое, и это наша работа. Давайте сделаем так, чтобы было комфортно всем». Он сказал, что против какой-то порнографии ради порнографии; если это у нас родится, и мы к этому придем и мы это сделаем красиво, значит, мы это сделаем. Если у нас это не родится, то мы будем понимать, что к этому не готовы; если мы в этом не уверены, то не сможем это правильно преподнести зрителю. И как-то в процессе осталось то, что осталось.
М.К. — Да, остался просто маленький кусочек от этой сцены.
Т.М. — Это не то чтобы мы такие принципиальные — «всё, мы это делать не будем!», просто так получилось.
— Текст вполне органично воспринимается в вашем сценическом варианте. Действительно, в пьесе есть смешные моменты, но в целом она жесткая и по-большому счету грустная. Двое молодых людей собрались покончить жизнь самоубийством, приезжают для этого в Норвегию. В этой пьесе неоднозначный конец, его интерпретация может быть разной. Последние слова: «Давай уйдем отсюда», говорит Юля, и Август отвечает: «Давай». Двойной смысл: «уйдем отсюда — из жизни» или «уйдем из этого места и будем жить дальше». Как вы понимаете этот финал?
М.К. — Просто интересно, а как финал понимается из зрительского зала?
— Понимается так, что они остаются жить.
Т.М. — Значит, наверное, донесли.
М.К. —Мы так и рассчитывали, то есть это жизнеутверждающий спектакль. Мы вместе подумали: какой смысл ставить спектакль о том, как люди полтора часа хотят убить себя — и убивают? Мы посчитали, что все-таки интереснее будет посмотреть на этот переход — от того, когда они готовы это сделать, и как все-таки их мировоззрение меняется, как они приходят к тому, что выбирают жизнь, хотя изначально были настроены на смерть. Поэтому для нас это однозначный финал.
Т.М. —Он совершенно не «открытый», он очень точный.
— Вы находили в себе что-то общее со своими героями?
М.К. — Конечно. Я много чего общего нашел, особенно если брать какой-то переходный возраст, когда у людей реально меняется мировоззрение, когда они не могут понять себя, найти себя. Я помню это ощущение, и многое взял именно оттуда. Это вообще была интересная работа, потому что ты начинаешь открывать какие-то штуки, о которых давно забыл. И они, в принципе, достаточно живые, ты их еще можешь почувствовать и попытаться донести до зрителя. Поэтому для меня в этом спектакле много какого-то личного.
Т.М. — Мне казалось, что это совершенно не я. Я все время недоумевала, как меня вообще взяли на эту роль. Но в перерывах между репетициями бывало такое — я общалась с Мишей или с Сергеем, и Сергей часто говорил: «О, отлично вжилась в образ!» Некоторая моя язвительность в жизни (со своими близкими, естественно; с чужими людьми я ее не проявляю), как я люблю подкалывать, ставить человека на место... Я цинична, у меня достаточно жесткий лексикон, я очень категорична. Я сама этого не вижу, но окружающие обращают внимание: «Да, смотри, вот здесь ты похожа и вот здесь ты такая».
Эта роль у меня очень долго не получалась, она вообще мне никак не ложилась, потому что мне казалось, что у меня вообще нет никаких точек соприкосновения с этой героиней. Я не могла ее почувствовать. Я умом понимала, мне все говорили: «Это твое, это ты, тебе ничего играть не надо, только давай, не стесняйся, отпусти себя!», а я думала: «Боже, да что же с этим делать-то, да как? Она у меня какая-то неживая, неживая, неживая...». И потом буквально недели за две до премьеры, даже, наверное, за неделю, я посмотрела пару фильмов, которые меня вдохновили. За неделю до премьеры у нас родился атрибут — шапочка, это меня в ночи так переклинило, потому что на всех предыдущих фотографиях я была с хвостом, то есть был чуть-чуть другой образ.
— Сигарета у вас на сцене была электронная?
Т.М. — Сигарета электронная. Мы пробовали с простой сигаретой, потом по технике пожарной безопасности нам не разрешили, потому что бумага везде. И потом, я не курю, я с сигаретой очень неловкая, ее надо как-то тушить.
— На сцене был интересный магнитофон, кассетный, такого стильного и антикварного вида. Как такой нашли?
Т.М. — По-моему, его специально купили. Он новый, да?
М.К. — Нет, он не новый, его откуда-то из закромов театра достали. Это действительно антикварный магнитофон.
Я хотел добавить по поводу работы над ролью: наш режиссер Сергей Виноградов, конечно, много с нами помучился. Естественно, мы сами не такие как наши герои: Таня менее жесткая, я более позитивный и более твердый человек, чем этот ботаник. Но хочется отметить грамотность режиссера, потому что он очень ненавязчиво направлял нас на эти образы, давал какие-то ситуации, разговоры, даже часто не на репетициях, а между ними, просто приводил примеры. И вот так потихоньку укладывался фундамент образа. Понятно, что работа еще не закончена, потому что это был только первый спектакль, но направленность точная, дальше можно только улучшать ее.
— Понятно, что с каждым показом спектакль будет меняться, и через месяц он может смотреться совсем по-другому. Ваши герои познакомились в интернете. А вы сами пользуетесь интернетом?
Т.М. — О, я просто фанат соцсетей! Я там живу, не знаю, к сожалению или нет; я банально выкладываю все, что со мной происходит. Я очень активна «ВКонтакте», «Фейсбуке», какие-то знакомства, жизнь... Везде, где только есть wi-fi, я пользуюсь моментом.
М.К. — Я тоже пользуюсь интернетом, но стараюсь, чтобы не он мной пользовался. Использую его, когда мне нужна какая-то информация, когда надо какую-то информацию о себе передать нужным людям — режиссерам или еще кому-то. Как пользователь — да, но я не сижу там сутками.
— Немного о других ваших работах в «Внедогонь-театре». «Иванов» — тоже премьерный спектакль, большая серьезная работа. В интервью с Павлом Викторовичем Курочкиным, когда обсуждали это спектакль, он рассказал, что каждый раз после «Иванова» чувствует себя так, «будто умер» — такое, видимо, напряжение. Таня, а как вам дается эта роль?
Т.М. — У меня, конечно, не такая большая роль, как у Иванова, но для меня это даже тяжелее, чем «Norway.Today». Сложность в том, что моя героиня нигде не развивается по сюжету на сцене. То есть, у меня происходит какое-то событие вне сцены, и я уже прихожу на определенном градусе, мне нужно это с собой принести, нужно сразу начинать жить на пределе своих возможностей. Но у меня нигде нет сцены, где бы я могла «разогнаться». Из-за этого у меня постоянные перерывы — вышла на сцену, ушла со сцены... У нас есть закуток, где хранятся декорации, и все это время я делаю там какую-то гимнастику: бегаю, наклоняюсь, дышу, делаю какие-то медитации, всячески стараюсь себя как-то накачать, потому что если я выхожу как бы с нуля и пытаюсь себя в процессе подготовить — сразу всё. На репетициях Карен всегда сразу останавливал, говорил: «Всё, ты вышла пустая, дальше уже делать нечего».
— Все время нужна нервная энергия?
Т.М. — Да. Он говорит: «Ты все время на пределе». Многие отмечают, что у меня своеобразная, нервная манера игры, но Карен говорит, что можно даже еще больше. Мы не стремились создавать какую-то ванильную героиню, какой обычно привыкли видеть Сашу Лебедеву, такой зефирной девушкой. Он говорит: «Нет, она со стержнем, она с характером!» Меня все время просили: «Жестче, голос ниже! У нее есть свои принципы, понятия, она их несет!» Он говорит: «Все время должно быть ощущение, что ты сейчас достанешь мобильный телефон и позвонишь, неважно, в каком ты при этом платье».
И вот из-за этого внутреннего нервного напряжения, из-за того, что я все время на градусе, я все время себе помогаю. Поскольку я молодая актриса, у меня еще нет такого опыта, чтобы сразу «впрыгнуть», как это делают профессиональные актеры, и я все время ищу какие-то техники, как мне это сделать. И я уже в день спектакля все об этом думаю, и перед выходом постоянно себя как-то накручиваю, в хорошем смысле слова.
— Как вы вошли в коллектив? Все-таки когда приходишь в уже сложившуюся команду, где люди давно друг друга знают, бывает нелегко.
Т.М. — Я очень боялась. Я боялась того, как приду, как меня встретят, что будет. Правда, мне все говорили — Татьяна Эдуардовна, и девочки — «ты не бойся, у нас своя семья, у нас все добрые, каких-то закулисных интриг у нас нет, тебя очень хорошо все примут», но все равно был большой страх.
Когда я пришла на первую читку, была в диком зажиме, не могла смотреть ни на кого. Села с этими листочками, и объявили распределение ролей; я прямо чувствовала, как все на меня смотрят, новый режиссер... И читаю, читаю все это, у меня голос дрожит... А потом началось обсуждение, я стала что-то говорить. Мне сказали: «Молодая еще, дорасти сначала до возраста Иванова, а потом рассуждай!» Я думаю: «О, всё, вот это я попала!» А потом поняла, что это обычный творческий процесс.
Чем мне нравится этот театр, почему малейший перерыв — и я уже скучаю? Там действительно очень трогательные дружеские отношения между всеми, все очень поддерживают: и мужской коллектив, и женский, и по-человечески, и в профессии. Я молодая, у меня что-то не получалось, я расплакалась на первой репетиции. И никто меня не жалел: «Ой, бедненькая Танечка!», мне сказали: «Это нормально, у тебя сложная роль. Давай, выплачись. Что тебе для этого надо — попить воды, отдохнуть, сделать перерыв? Давай посмотрим, что не получается по тексту». То есть, такая поддержка от каждого человека, что это чувствуется, и я в театр все время стремлюсь.
М.К. — У меня ощущения очень хорошие, хотя я, может, не столь эмоционален, как Таня. Я родился и вырос в Зеленограде, я знал этот театр, поэтому я пришел туда, как домой. Мне просто там комфортно находиться, приятно работать с этими людьми. Я со всеми быстро нашел общий язык.
— Михаил, вы упомянули, что сейчас играете князя Мстиславского в «Царе Федоре». Но сначала вы были князем Шаховским...
М.К. — Когда я еще учился во ВГИКе, меня Павел Викторович позвал на роль князя Шаховского, и я год его играл как приглашенный артист, по контракту. Потом, в связи с учебой и другими проблемами, сотрудничество временно заморозили. И я вернулся в этот спектакль уже князем Мстиславским.
— Насколько сложно дались эти роли?
М.К. — Вы знаете, роль Шаховского мне далась очень сложно, было реально много проблем, тогда еще в понимании этого материала. Весь спектакль такой фресковый, у него есть определенный стиль, и может быть, тогда я не совсем понимал его. А потом, когда я посмотрел его со стороны, я реально понял, о чем мне все говорили. И теперь, например, играть князя Мстиславского для меня одно удовольствие, потому что я понимаю, что, зачем и почему. Единственный минус — я не встретился с Кузиным, режиссером этого спектакля. Мне подробно рассказали, что он говорил об этой роли, и, конечно, мне это очень помогло. Поэтому если он когда-нибудь еще будет править этот спектакль, то, возможно, эта роль получится еще глубже.
— Вы окончили ВГИК и успели сняться в кино, в нескольких фильмах, а также в телефильме «Альтернативная история», играли там Чехова в молодости. Каковы ваши впечатления от съемок?
М.К. — Больших ролей в художественных фильмах у меня не было. Сейчас мне очень интересно участвовать в студенческих работах у ВГИКовских режиссеров, потому что там действительно есть искусство, там люди работают не за деньги, а за идею. Действительно есть время, есть разбор роли, есть репетиции, то есть — это тот же театр, только это кино, но реально есть глубина. Сниматься в сериалах — это такой конвейерный процесс, там нужно все делать очень четко, точно, сколько успел — столько и сняли. Кино — это другое, конечно.
А по поводу работы у Стаса Либина — проект «Альтернативная история», о том, что могло бы быть. Я играл Чехова: что было бы и как все это повернулось, если бы молодой Чехов стал не литератором, а политиком. Естественно, образ Чехова был визуальный, на это была направленность, а суть его стала более жесткая, более политизированная. Для меня это было интересно, потому что это необычный опыт.
— Таня, вы тоже снимались в кино и сериалах; судя по информации, которую я нашла, в сериалах даже больше. Быстрое производство, о котором говорил Михаил, — это действительно «надо сняться сегодня, дублей не будет»?
Т.М. — Да, конечно. Это время, это деньги, каждая минута стоит бешеных денег. Поэтому чтобы сниматься в сериале, чтобы ты выглядел всегда хорошо, чтобы ты считался хорошим актером, нужно иметь очень большой опыт, очень хорошее здоровье и огромные нервы. Молодые, неопытные актеры очень быстро сходят с дистанции, потому что реально дублей мало, все может поменяться в последний момент, текста много, никто с тобой не занимается, никаких репетиций нет. Что ты умеешь — то и выдаешь. Иногда ты вынужден подстраиваться под мизансцену.
— На то, чтобы текст прочитать, хотя бы дают время?
Т.М. — Текст прочитать дают, могут выслать накануне, могут дать на площадке; все это меняется постоянно, все правится. Поэтому сериал — это частенько показатель того, что человек может сам по себе; ты голый как король, такой, какой есть, и все, что ты можешь — ты выдаешь. У меня была роль в полном метре. Это был такой, скажем, коммерческий проект, и тоже было не так много времени.
Миша говорит про хорошее, настоящее кино; у меня был маленький эпизод, но очень хороший опыт работы с Алексеем Мурадовым в «Ночных сестрах». Я увидела, как снимают фильм на пленку; пленка дорогостоящая, и у тебя нет двадцати дублей. Для того чтобы снять с одного или двух дублей хорошо, идет репетиция, разбор роли, даже крошечного эпизода; с тобой занимаются. И я увидела, что такое, когда люди не гонятся за временем, и могут по ходу что-то поменять. Алексей Макаров Мурадову говорит: «Слушай, Леш, а мне кажется, что здесь все-таки должна камера вокруг нас по рельсам вот так поехать, чтобы нас панорамно показывали». Мурадов говорит: «Мы что-то в график не укладываемся, но идея хорошая. Так, давайте сюда, кто там отвечает за свет, за рельсы!» Всё неважно, картина, искусство в данный момент превыше всего.
И хороший опыт я получила, снимаясь не так давно, как раз в перерывах между «Ивановым» и нашей «Норвегией», в короткометражном фильме, который называется «Борис». Этот фильм ездил на фестиваль «Амурская осень», снимал его мой хороший приятель Николай Бурлак. Вот это та работа, о которой Миша говорил: когда есть идея, хороший сценарий, когда это большая роль (хоть это и короткометражка, но это большая роль, которую ты проживаешь от и до), когда есть динамика роли, есть что играть, есть отношения: я и с ребенком играла, и с животным «сотрудничала». Вот это очень хороший опыт, этой работой я горжусь.
— Можно ли оценить актерский уровень исполнителя по работе в сериалах?
Т.М. — Это спорный вопрос.
М.К. — Не всегда.
Т.М. — Нельзя быть конфеткой в плохом. То есть, ты можешь быть хорошим актером, но сценарий может быть не очень удачным, или оператор, или денег совсем мало и снимают с одного дубля.
М.К. — Это совокупность факторов. В кино очень многое зависит не от актера, а от оператора, потому что картинка идет. И если оператор не очень профессиональный, то какой бы хороший ни был актер, это будет не особо качественно.
— Общий вопрос: что вам ближе — кино или театр?
М.К. — Театр — это развитие, кино — это деньги, популярность. Я думаю, одно без другого теряется; хорошо, когда есть и то, и другое.
Т.М. — Я, как устроилась в этот театр, без театра не могу вообще. Сейчас для меня кино настолько отошло на второй план, именно как зарабатывание денег, как получение какой-то медийности... Я сейчас живу театром на сто процентов.
— Смотрите ли вы, репетируя какую-то роль, театральные постановки или киноверсии той пьесы, которую репетируете?
Т.М. — Да, я смотрю. Я посмотрела, естественно, «Иванова». Современный фильм, с Серебренниковым, вышедший в 2011 году; и телеверсию спектакля 1986 или 1988 года, самую известную. Смотрю не для того, чтобы что-то «взять себе», просто интересно. Я не боюсь, что сделаю так или не так, лучше или хуже; мне просто интересно. То же самое происходило с «Норвегией»: я сразу посмотрела все варианты, которые есть: какие были сценические решения, какие герои, как они выглядели. У меня просто дикое любопытство.
— Вы потом не ловите себя на повторении понравившихся жестов, интонаций?
Т.М. — Совершенно нет, потому что настолько разное у всех режиссеров видение спектакля. Там интонация и жест могут быть хороши, но это никак не применимо ко мне. У меня было две работы, и, слава богу, таких внутренних противоречий после просмотра у меня не было.
М.К. — Знаете, я сначала окружаю себя информацией о работе, но не смотрю на первом этапе ни фильмы, ни спектакли, потому что я жду, пока у меня с режиссером сложится какой-то мой образ, мое понимание. И когда я понимаю, что уже есть какой-то стержень этого человека, этого персонажа — только после этого я смотрю.
Боюсь ли я, что буду что-то тырить оттуда? Да нет, просто мне так легче, потому что эта информация все равно накладывает какой-то подсознательный отпечаток. А когда у меня уже есть какой-то сформировавшийся образ, который родился у меня лично, тогда я уже не боюсь смотреть, и, может быть, даже что-то могу взять, если это органично будет сочетаться с тем, что придумали мы вместе.
— Линейный вопрос для актеров: кого бы вы хотели сыграть?
М.К. — Раскольникова.
Т.М. — (пауза) Я, конечно, мечтаю сыграть Настасью Филипповну...
— Тоже Достоевский.
Т.М. — Да, поэтому я так растерялась, когда Миша сказал.
М.К. — У меня даже нет никаких сомнений, Раскольников точно.
— В театре или в кино?
М.К. — Все равно где.
— Достоевского сейчас снова «реанимируют», ставят по третьему разу.
М.К. — Я вообще считаю, что Достоевский — это один из самых «актерских» авторов, он дает такую глубину, такое поле для поиска, для каких-то актерских проявлений. Это мой любимый автор.
Т.М. — Я бы в кино мечтала сыграть историю балерины. Если бы какой-нибудь из любимых моих режиссеров поставил, пока еще мне позволяет внешность, возраст, потому что все-таки у балерин короткий срок профессиональной жизни.
— Вы занимались балетом, хореографией?
Т.М. — В детстве да, занималась, а потом это просто перешло в занятия танцами, как обычно у девочек бывает. Ну и, естественно, в институте классика была у нас. Мне настолько нравится представлять себя в этом образе, настолько хочется донести какую-то их внутреннюю жизнь, какие-то проблемы... В свое время вышел голливудский «Черный лебедь», который, как говорят, простые зрители не очень восприняли, потому что непонятная, вроде как высосанная из пальца проблема: что она со своим лебедем-то носилась, с ума сошла? — непонятно... А мне это настолько близко, что сейчас это один из моих любимых фильмов. Может быть, не такого масштаба я бы хотела что-то сыграть, но, возможно, какие-то более глубокие внутренние переживания. Это что касается кино.
Сонечка мне нравится в чеховском «Дяде Ваня». Я даже иногда говорю: «Ну что ж взяли „Иванова“-то? Давайте „Дядю Ваню“ возьмем!»
— Мне кажется, «Дядю Ваню», как и «Чайку», чаще ставятся, чем «Иванова».
Т.М. — Да, чаще, конечно.
— Наверное, выбор спектакля происходит и по соображениям, чтобы роли хорошо распределялись на актеров театра.
Т.М. — Может быть. Я, если честно, не вникаю в такие производственные процессы. Я очень эгоистична, поэтому всегда смотрю: «Так, что бы здесь подошло мне? Дайте-ка мне то, что нужно мне!»
— Михаил, вы тоже так смотрите на текст: «Вот это бы я сыграл»?
М.К. — Конечно, я примеряю, это происходит подсознательно. Мне кажется, любой актер, когда читает какой-то новый материал, примеряет: «Ага, вот это могло бы у меня получиться, вот это я знаю, как сыграть, а вот это вообще не мое». Думаю, что у многих так.
— Спасибо за интересную беседу. Напомню, в студии Zelenograd. ru были актеры зеленоградского драматического «Ведогонь-театра» Татьяна Мазур и Михаил Калашников.
Юлия Кравченко