5
Сергей Юрский: «Никаких двух составов, никакого второго сорта» 04.03.2014 ZELENOGRAD.RU

21 марта на сцене Дворца культуры «Зеленоград» покажут спектакль «Полеты с ангелом. Шагал» в постановке народного артиста России, актера и режиссера Сергея Юрского. Перед этим событием корреспондент Zelenograd.ru побеседовала с артистом.

 — Сергей Юрьевич, как давно вы приезжали в Зеленоград?

— В Зеленограде я когда-то бывал два раза в неделю — у нас была дача в Менделеево от театрального кооператива, мы там жили. Там провел первые годы жизни мой внук, это было в начале 2000-х. А играли мы в ДК очень давно, это был спектакль «Тема с вариациями». Но, во всяком случае, город для меня никак не чужой, он существующий и очень мне дорогой.

 — Какое впечатление осталось у вас от Зеленограда?

— Это настоящий город, потому что в нем существуют интеллектуальные центры — я имею в виду производства. Производства сложные, действующие, активные. Соответственно, есть и люди. Я вспоминаю и зеленоградских зрителей, и просто остаются мои знакомства, дружеские связи.

 — Что было первичным в решении взяться за эту театральную работу: интерес к личности Шагала, или вам понравилась пьеса Зиновия Сагалова?

— Мне понравился подход автора. И он, видимо, в какой-то степени родственная фигура: Сагаловы, Шагалы — это витебские люди. Но не это определило, естественно, мой интерес. Зиновий Саагалов — это очень хороший, известный драматург, написавший много пьес, которые шли в театрах и продолжают идти. Тот факт, что он — не поэт — рискнул написать ритмически пьесу о Шагале, сразу меня удивило и показалось смелым. Эта смелость отчасти оправдана для камерного спектакля, но я увидел в ней другое — наоборот, спектакль размашистый. Потому что это связано с фигурой самого Шагала.

Шагал — мировая фигура. Человек из черты оседлости, который стал гордостью России, который точно так же принадлежит и Франции, который принадлежит и миру. И прикоснуться к этой особенной личности интересно не с целью изложить биографию (потому что биографию он сам изложил в своей книге), а чтобы попробовать понять, как может человек в одиночку прожить ХХ век и полностью реализовать себя — несмотря на то, что всё против него. Пережить все то, что пережили люди двадцатого столетия — а это и есть мы, и мы знаем, что это за переживания, осложненные ещё и личной биографией. И сохранить свой потенциал, да еще на такой срок: 98 лет, и все сознательные годы жизни — это творчество. Это поразительно.

Попробовать почувствовать — что это за фигура такая? Не прославлять его — он уже и так прославлен, — а попробовать войти вовнутрь. Меня эта тема вообще интересует. Моей предыдущей ролью был Сталин — совершенно противоположная фигура, но тоже одна из самых громадных ХХ века; и мне тоже хотелось понять — а что же внутри? Не биографию излагать его и не готовую точку зрения — «какой злодей» или «какой большой начальник, которого все любили». А что же он ощущал, чувствовал? Это люди на вершинах, но на очень разных — на противоположных.

 — Пьеса написана белым стихом, верлибром?

— Она написана свободным стихом. Я бы сказал, это то, что использует Шекспир, в русских переводах. Это стих легкий, он ни к чему не обязывает зрителя и не утомляет его, напрягая рифмами. Но именно ритмика побудила меня почувствовать, что действие должно быть поддержано музыкальным даже не сопровождением, а присутствием. Поэтому я ввел оркестр, пригласил моего товарища Александра Чуевского стать композитором спектакля. Музыка, самостоятельно существующая как персонаж, и музыканты на сцене являются важной составной частью этого спектакля, подчеркивая, что спектакль идет в определенном ритме.

Рассыпанная приблизительная речь, которая отличает сегодняшнюю драматургию, музыка в качестве аккомпанемента, отличающая сегодняшний театр, — это для меня уже является штампом, готовым таким делом. Печальная сцена, печальная музыка, а в основном — бодрая и лучше всего узнаваемая, чтобы зрителю было веселее.

 — Как вы работали с музыкантами, которые не просто играют на инструментах, но существуют на сцене в качестве персонажей? Они же не профессиональные актеры.

— Мы репетировали очень быстро, еще не прошел год с первой репетиции оркестра с этим составом, а мы уже сыграли больше двадцати спектаклей. Людей, которые поймут, рискнут участвовать финансово в постановке, я искал довольно долго. Поэтому музыканты тоже отбирались, им сразу ставилась задача: «Ребята, вы не в яме сидите и не подходите сзади к актерам, а вы есть часть спектакля. Вы реальные персонажи, которые участвуют в этом спектакле, как и все другие актеры».

Каждый из актеров играет несколько ролей, а больше всего сам Шагал, потому что это эпизоды его жизни. Он вспоминает людей, которых хорошо знал и может их изобразить, они в его памяти. А музыканты являются и парижским эмигрантским оркестриком, собирающим деньги в шляпу, и посетителями Лувра, и красноармейцами времен гражданской войны; это и фашистские молодчики. Они появляются просто как фигуры, и одновременно являются музыкантами, которые участвовали в сжигании картин художников-модернистов, включая Шагала.

 — По одним источникам вы играете шесть ролей в спектакле, по другим девять, а всё же — сколько их?

— Да какое это имеет значение — хоть пятнадцать. Шагал почти не уходит со сцены, он появляется в виде тех, кто ему смешон или памятен, но не очень близок. Или тех, кто был важной фигурой — Луначарский, например, с которым он был и знаком. Это и смешные фигуры, которые памятны ему с детских лет, взрослые дяди. Это и его большой друг, французский поэт Сандрар, в которого ему легко превратиться, потому что это обожаемая им фигура. Это все зарисовки. Вместо того, чтобы десять актеров играли десять ролей — сам Шагал превращается в них с легкостью и намеком.

 — В одном из интервью вы говорили о том, что спектакль буден показан в разных российских городах, а потом уже за границей.

— Потому что я российский артист. У меня никогда не было подхода «на вынос». Я хотел бы сыграть этот спектакль, если хватит сил, два сезона. Этот сезон заканчивается к лету, а потом еще один. А вот как распорядятся в будущем продюсеры, каковы будут другие точки приложения, — к этому я не буду прикладывать никаких усилий. Мы, конечно, съездим в Израиль, это договорено. Мы, конечно, съездим на родину Шагала, в Витебск; нас пригласили в Литву.

Где еще я хотел бы показать? Пожалуй, в Париже, потому что это во многом спектакль, отражающий французскую часть души Шагала. Хотя главная часть, конечно, русская. И в Германии хотелось бы показать, потому что там живет автор пьесы, он эмигрировал и довольно давно. Я бы хотел просто доставить старику это удовольствие.

Возможно, нужно играть этот спектакль не только для нашей эмиграции, но для зрителей страны вообще. Тогда нужно делать перевод в виде титров. Но это отдельная работа, я пока не представляю, как ей заняться. Я слишком занят и самим спектаклем, и другим моими идущими. Если будет проявлен какой-то интерес, подумаю, как это сделать.

 — В Москве происходят реформы в области культуры — объединения, укрупнения, новые форматы, классификация театров. Если вы следите за этими процессами, что вы о них думаете?

— Стараюсь не следить, потому что они для меня очень печальны и тревожны. Мы присутствуем при завершении того, что называлось русским репертуарным театром. На наших глазах эти театры рушатся, вся реформа идет на этом фоне и в эту сторону. При этом театр продолжает называться театром, а иногда даже откровенно меняет название. Как, например, Театр имени Гоголя переименован в «Гоголь-центр». Можно было назвать «Гоголь-сити».

Я верил и верю в нужность драматического театра. А качественный драматический театр образовывался у нас в течение полутора столетий как театр репертуарный. И даже наши антрепренеры XIX века нанимали сначала одну группу с репертуарной целью, потом другую, что-то меняли, но театр создавался на некоторое время. А иногда, у больших антрепренеров — Корша, Синельникова, — это была просто определенная школа. Это был русский репертуарный театр, а уж потом появился Московский художественный театр, который определил мировое значение русского театра.

И все это сейчас летит под откос. Не могу сказать, что существует конкретный человек, который говорит: «Давай это уничтожим». Нет, это новые экономические отношения актеров и руководства театров, новая жизнь, в которой существование актеров как труппы становится материально почти невозможным. Это создает среду, в которой тонет корабль театра.

Я назвал один из выходов из этой ситуации. Это, конечно, не государственная программа, а моя личная, — в этих условиях создать артель артистов. Это люди, свободно сошедшиеся, подобранные человеком, которому они доверяют, которые наилучшим могут выполнять художественные задачи. Такую «АРТель АРТистов» я создал в 1991 году. Он не стала юридическим лицом, но сделала довольно много. Началось это со спектакля «Игроки-XXI» — Гоголь, пьеса «Игроки», но опрокинутая в сегодняшний день.

Сейчас этим пользуются, переодевают классические пьесы в сегодняшние костюмы — иногда успешно, иногда бессмысленно. Но тогда, мне кажется, это было оправдано. Ещё и притом, что играла артель такого масштаба в те годы, когда публика вообще перестала ходить в театр. Это было катастрофическое для театра время — 1990-1991 год. А спекулянты завышали цены на этот спектакль в десять и более раз. Состав артистов был совершенно замечательный, и это было сделано «АРТелью» и Московским художественным театром — спасибо за это сотрудничество Олегу Николаевичу Ефремову. А потом на таких же условиях создали спектакль, который очень долго шел, — «Стулья» по Ионеско, с театром «Школа современной пьесы». Артель — это долгий подбор актеров, условия абсолютного доверия и неизменности участников. Никаких двух составов, никакого второго сорта. Так мы 13 лет играли «Провокацию», «Ужин у товарища Сталина»; так мы играем «Предбанник» и «Полонез» в Театре имени Моссовета. Так же создавались некоторые фильмы, которые я делал для телевидения. Тот же Ионеско — «Лысая певица», «Случай с доктором Лекриным».

 — Не могу не спросить о кино — есть ли сейчас предложения, принимаете их или отказываетесь?

— Сейчас я отказываюсь, поскольку занят спектаклем «Шагал», а он должен идти активно. Потому что играть надо не так, как, опять же, в нынешних репертуарных театрах. Сколько раз в год идут новые спектакли в этих театрах? — максимум двенадцать, а то и восемь; а если это не премьера, то может быть и пять раз в год. А мы должны играть по крайней мере тридцать. Последние фильмы, в которых я снимался, — это «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину» Андрея Хржановского и «Товарищ Сталин» — телевизионный фильм 2010-2011 годов.

 — Есть ли особо запомнившаяся, дорогая вам роль в кино?

— Стараюсь уберечь все от поношения или забвения. И я не выделяю, выделяет зритель. Есть просто радость моей жизни, что некоторые фильмы стали народными. Они избраны людьми, приняты, не забываются. Это «Республика ШКИД», «Золотой теленок», «Место встречи изменить нельзя» и «Любовь и голуби» — четыре народных фильма, в которых я имел счастье принимать участие. Но для меня важны и «Маленькие трагедии» Швейцера, и первый фильм «Человек ниоткуда». Это дорогие, серьезные для меня работы. Включая и историю с Бродским, и историю со Сталиным: они необычны по способу работы, поскольку снимались в натуре — в квартире Бродского и в квартире Сталина.

Есть еще мелькнувшие, но памятные вещи. Например, был такой сериал «Пятый ангел», роль у меня там не очень большая, но для меня важная.

 — В связи с культурными реформами вспомнилось. В вашей книге «Игра в жизнь» была своя классификация театров: «Если театральные государства сравнить с реальными маленькими странами, то аналогия будет полной».

— Да-да-да. Ну, это такой шутливый разговор с читателем.

 — Планируете ли вы продолжать литературную деятельность?

— Я сейчас ничего не планирую. В последнее время у меня очень много из оставшихся сил отняла борьба за «Шагала», и теперь уже исполнение Шагала. Поэтому я как-то за последние два года ничего не писал. Последние две повести, которые вышли в журнале «Знамя», по-моему, симпатичные, их надо было бы развивать до целой книги, но пока руки до этого не дошли.

 — Как вы относитесь к нынешним событиям на Украине, ко всей этой ситуации?

— Меня в высшей степени волнует эта тема. Внутри большинства наших людей —москвичей, ленинградцев в том числе — есть ощущение, что украинцы — хорошие ребята, наши братья, а что они по-украински говорят — ну, притворяются. Вроде как что украинский, что русский — одинаково. Я помню разговор с моим товарищем, украинцем по национальности Анатолием Стреляным — в 70-80-е годы это был заметный публицист, журналист и влиятельный человек. Как-то, уже в 90-е, я приехал в Киев с концертом и позвонил ему: «Не хотите ли прийти? У меня будет такой-то репертуар». Он ответил: «Вы знаете, я не приду. Что-то неправильное происходит».

Он объяснил. «Россия ведет себя так: вы наши братья, у нас все с вами общее, язык общий, только у вас акцент такой украинский. Но вообще-то, какой у вас нафиг язык? Ладно, не в этом дело, говорите как хотите. Мы вас настолько любим, что вы даже не наши братья, а вас вообще нет. Есть мы, а вы будьте с нами. Будьте с нами, а мы вас будем все время любить».

Это ощущение человека, который чувствует свою культуру. Это другая нация — дружественная, исторически связанная с Россией, но другая. Сейчас Украина — это другая страна. А говорят о ней в такой тональности, как по ночам в телевизионных передачах Мамонтова или Соловьева — «хотим — разгоним, хотим — защитим, а русский язык там должен быть!» Ребята — это не ваше дело. Это как если бы французы сказали: «Какие бельгийцы? Они же говорят на французском языке. Нет такой страны Бельгия; они говорят по-французски, только с каким-то странным акцентом. Нету ее и всё».

Это чудовищная невежливость, это чудовищное нарушение не только правил приличия, но и того, что создает некоторый баланс в мире. Можно помогать, можно вести переговоры, можно сострадать, не соглашаться, спорить, но нельзя в такой тональности кричать на всю нашу гигантскую страну, в которой подобное находит отклик. Это какое-то неожиданное и ужасное проявление национального бескультурья.

Юлия Кравченко

Фото yurskiy.ru

Станьте нашим подписчиком, чтобы мы могли делать больше интересных материалов по этой теме


E-mail
Вернуться назад
На выбранной области карты нет новостей
Реклама
Реклама
Обсуждение
Iosif Jugashvili
10 марта 2014
Многоуважаемый Сергей Юрьевич, как жаль, что президентами становятся не мудрые Юрские, а ничтожные и жалкие Путины!
нейман ольга
11 марта 2014
Попробовать почувствовать — что это за фигура такая? Не прославлять его — он уже и так прославлен, — а попробовать войти вовнутрь. Меня эта тема вообще интересует.
Отличное интервью, как волшебная шкатулка, где каждый новый вопрос открывает новую дверцу.
нейман ольга
11 марта 2014
Могла бы немало рассказать про Ниццу, которая бывает не только туристической с Променадом и Лафайетом. Про Белорусские-Прибалтийские кладбища. Про своих и чужих в мировых столицах, про одиночество, дождливый Париж, экзамены в Одесский технический вуз на украинском языке. Про театр им.Гоголя, куда нас по дружбе водил на спектакли ещё не известный Игорь Бочкин в ответ на возможность побывать в анатомичке и грохнуться об мраморный стол от переизбытка чувств (ныне "Гоголь-центр"?? О, Боже!)
Несколько месяцев назад, не в сезон, мне удалось счастливо подремать на банкетке в просторном музее Шагала "Библейский мэсседж" среди диковинных сусальных пряников и головоногих коней - это был волшебный и очень грустный сон. Но, увидев его, начинаешь думать о природе вещей примерно так, как учит Сергей Юрский. "Можно помогать, можно вести переговоры, можно сострадать, не соглашаться, спорить, но нельзя в такой тональности кричать на всю нашу гигантскую страну".


нейман ольга
11 марта 2014


Виктор Берковский, родом из Запорожья, о встрече на Лазурном Берегу Роберта Рождественского и Марка Шагала с поиском истины и тоской.
http://www.youtube.com/watch?v=zU0qzfwG1io

Апполинария Воробьева
22 марта 2014
"Полет с ангелом.Шагал" - шикарный спектакль! БРАВО!!!!!!!!!!
Добавить комментарий
+ Прикрепить файлФайл не выбран