Вишневский: «…Нам вернули горячую воду. Значит, лето на убыль пошло» — поймут только здесь
— Владимир Петрович, чем порадуете зрителей? Прочитаете что-то новое или известные вещи?
— Обычно я строю свои выступления, учитывая формат концерта, — а в этом случае он есть. И всегда по принципу — новое плюс лучшее, чтобы людям было интересно. Тем более, не все обязаны знать мое «избранное».
— «Еврейские песни о главном» — концерт, посвященный еврейской культуре. Эта тема как-то будет отражена в вашей программе?
— Наша с Аркадием Михайловичем программа не будет замкнута на еврейской теме, это принципиальная позиция. Это программа веселая, лиричная, разнообразная, если угодно — о дружбе народов. Еврейская культура — это целый мир и достояние всего мира. Я не являюсь ее совершенным знатоком, но это такой пласт, который может обогатить любую культуру. Мы не берём на себя какую-то серьёзную миссию, да и сами послушаем песни в исполнении молодых артистов. В этой программе еще и дружеский и просветительский смысл, для тех, кто готов воспринять что-то новое.
— Два года назад в Башкирском университете кандидат филологических наук защитила диссертацию: «Лингвистические особенности идиостиля В.П. Вишневского». Вы читали этот труд?
— Конечно, читал. Я и «визировал» эту работу, и, кстати, много нового о себе узнал.
— Процитирую оттуда: «Адекватное авторской интенции восприятие смысла поэтических произведений Вишневского требует наличия одинаковых фоновых знаний у адресанта и адресата». Как бы вы «перевели» с лингвистического, что такое одинаковые фоновые знания?
— А как вы понимаете в данном случае слово «интенция»?
— Наверное, как посыл.
— Примерно так, да. Я, конечно, не конкурирую с лингвистами, хотя сам по образованию филолог, и с теми, кто оказал мне внимание, уважение и написал целую научную работу. И в то же время я склонен иронизировать по поводу наукообразия терминов. Как это можно трактовать? Мои стихи — лирические, сатирические, иронические — плоть от плоти нашей жизни, они могут родиться только здесь, в нашей уникальной российской жизни, при нашенском уникальном российском оптимизме. Жизни, которую практически невозможно, как сказал классик Жванецкий, перевести на другой язык. Поэтому понят я могу быть только на Родине.
У меня есть стихи, которые можно перевести, — есть смысл однажды сделать книгу и таких стихов. Но это — «…Нам вернули горячую воду. Значит, лето на убыль пошло» поймут только здесь, а в другой стране — разве что приблизительно. Поэтому моя любовь к своей стране, мой — говоря высокопарно, но не теряя самоиронии, — патриотизм основан на том, что вроде бы пока «пригодился, где родился».
— Часто вспоминаю, когда пишу разные материалы, ваше одностишие: «Весь ужас в том, что нас сейчас поймут».
— Спасибо, это небанальный вариант…
— На вашей странице в «Фейсбуке» часто комментируют одностишиями. Вам эти комментарии нравятся, бывают среди них интересные?
— У меня есть пародисты и подражатели, и у некоторых даже есть хорошие одностишия. Я их цитирую, а хорошие всячески рекламирую со ссылкой на автора. В комментариях в меньшей степени, но кое-что интересное бывает. Я это воспринимаю без высокомерия, не удаляю, естественно, потому что люди заражаются этим алгоритмом и что-то в ответ креативят. Я уважаю своих комментаторов — не хамов, а нормальных людей, собеседников. Поэтому хорошо, что у меня есть такое маленькое СМИ в виде аккаунта.
— Был интересный проект с художником Андреем Рыбаковым, который иллюстрировал ваши стихи. Вы продолжаете сотрудничать?
— Да, продолжаем, просто сейчас у нас техническая, скажем так, накопительная пауза. Это не совсем иллюстрации, это равноправное соавторство. Андрей Рыбаков — авторитетный, хороший художник, дизайнер, книжный график. Вот он и создал мне некое разнообразие будней. Мы сотрудничаем, иногда творчески ругаемся, он меня заставляет писать по 15-20 раз одну строчку, две, четыре. А потом делает из этого коллаж. И сейчас у нас есть картины, некоторые даже приобретены. В течение последних трех лет я живу еще и в режиме вернисажей, где выступаю на фоне наших картин. Вот недавно были в Калуге, нас пригласила галерея.
— Как часто бываете в Зеленограде?
— У меня детство связано с Зеленоградом. Мы ездили к папиному однокашнику, известному авиатору, в Крюково — страшно давно это было. Зеленоград считался городом-спутником, городом будущего. Помню, мы проезжали каждый раз мимо конструкторского бюро «Элион». А сейчас на том месте уже нет этой вывески.
Общение и разные похождения — через всю жизнь проходит Зеленоград, когда он еще не был московским районом. И сейчас я регулярно там выступаю, там живут друзья, переехавшие из Москвы. Для меня это нормальная часть московской и подмосковной жизни. Кстати, буквально недавно выступал на Дне пожилого человека в Зеленограде, на площади Колумба.
— Вы выступаете на самых разных площадках — как вас воспринимает публика, есть ли разница?
— Есть, конечно, специфическая эмигрантская публика, и это тоже нормально. И все зрители в основном нормальные, ровные. Во-первых, отличают хорошее — я сейчас даже не о себе говорю, а в целом. Во-вторых, у публики есть «коллективный вкус», хотя это тоже загадка. Но если ты из себя что-то представляешь, искренне, с драйвом, с энергетикой, а не через губу, читаешь людям «самое своё» — они поймут и оценят. И очень хороша публика в русской провинции, говоря по-современному, в регионах. Для меня это часть работы и даже энергетическая необходимость — время от времени выходить на публику.
Арканов: «Проходят годы, игрушки меняются, а ёлка должна оставаться»
— Аркадий Михайлович, ваша программа в концерте «Еврейские песни о главном»…
— Это название можно отбросить, потому что мы в этом драматургически не задействованы никоим образом. У нас с Вишневским своё отделение, мы читаем свои произведения. Это будут и новые, и какие-то известные вещи. Помимо этого, я спою несколько своих песен, чужих в моем репертуаре нет.
— Сейчас множество юмористических передач на ТВ. Как вы к ним относитесь, и нужна ли, с вашей точки зрения, какая-то цензура?
— Это сложный вопрос. Цензура, я считаю, нужна для того, чтобы убирать всякие ненормативные выражения, бандитский блатной лексикон. Это, скорее, цензура в редакторском плане.
Мне не цензура сейчас нужна, а чтобы все эти телевизионные развлекательные программы не шли по пути, протоптанному Comedy Club и КВНовским юмором. Вот это я не воспринимаю, это не мое. Я знаю, что многие думают так же. Но у меня отношение простое: есть люди, которым это нравится — ради бога, но давайте тогда показывать и что-то другое, отличающееся по форме.
В прежние времена, несмотря на цензуру, все-таки существовали писатели, которые через форму своих произведений пытались её обмануть. И доносили до интеллектуального читателя или зрителя то, что нельзя было сказать вслух, — но можно было на это намекнуть. И потом — юмор, сатира должны быть литературно оформлены, так было всегда. А когда без всякой логики как на шашлык нанизываются анекдоты, байки, шутки, и по 20 минут шпарят анекдоты — это называется деградация.
Сегодня я могу назвать двух актеров, которые позволяют себе читать на эстраде настоящие рассказы — Зощенко, Булгакова, Чехова, — это Александр Филиппенко и Сергей Юрский. Остальные скатились в публичных выступлениях до анекдотов и баек, больше ничего не происходит, нет ничего другого, кроме так называемого монолога.
— Помню вашу повесть «Рукописи не возвращаются», опубликованную в журнале «Юность» в 1986 году. И персонажа, сотрудника редакции Зверцева, который «правил Сартра». Это калька действительности или придуманный герой?
— В 2006 году вышла вторая часть этой повести, их объединили в один роман «Jackpot подкрался незаметно». Обе части основаны не только на придуманных персонажах. Это не калька, конечно, но образы некоторых представителей нашей литературы, цензуры, руководства там присутствуют. «Зверцев правит Сартра» — это некий намек на то, что происходило.
— Вас часто редактировали или не печатали?
— Да, я испытал все, что мог испытать нормальный писатель этого направления в советское время. Меня запрещали, закрывали, скандал был со знаменитым альманахом «Метрополь», когда меня вообще два года не подпускали близко ни к чему. Потом скандал кончился, все возвратилось на круги своя.
Когда-то главный редактор журнала «Юность» Борис Николаевич Полевой — это было в 60-х годах — сказал мне: «Сатирическое произведение в наше время нужно писать таким образом, чтобы суметь обмануть цензуру». Нужно было упаковать смысл, как конфетку, в некий фантик. И человек, прежде чем съесть конфетку, должен был развернуть этот фантик и понять, что это.
— Так упаковать, чтобы опытные цензоры не могли расшифровать между строк?
— Либо цензоры не могли расшифровать, либо — а я знал среди них достаточно образованных людей — чтобы они могли формально сказать: «Ничего такого не уловил». И некоторые цензоры даже были довольны. Они готовы были пропустить что-то — при условии, что это что-то изящно, идеально упаковано.
— В одном из интервью вы сказали, что готовы редактировать речи, которые пишут для первых лиц страны.
— Не совсем так. В 2000 году была встреча представителей русского ПЕН-центра с президентом Владимиром Путиным. Я тогда говорил не о литературной обработке выступлений хозяев страны, а имел в виду ироническую их сторону, чтобы речь была живой. «Я готов, если вы хотите, каким-то образом „облегчать“ и иронизировать по поводу некоторых вещей, делать их смешными». Это было воспринято хорошо, но дальше никуда не пошло. Я по этому поводу не переживал. Если меня попросят, и если мне это будет интересно — я не откажусь. Почему нет?
— Президент, кстати, в своих выступлениях любит пошутить на ту или иную тему. Как вы воспринимаете его иронические высказывания?
— Он достаточно живой интеллектуально. И да, говорит остро, порой смешно. Иногда это слегка, с моей точки зрения, переходит границы, иногда не очень тактично по отношению к той теме или к тому конкретному человеку, о которых идет речь.
— Вы по-прежнему играете в покер?
— Ну как — нельзя сказать, что играю, поскольку с 2009 года игорный бизнес официально в России закрыт. Но я любил и люблю играть в так называемый техасский покер. Это не имеет никакого отношения к казино, это интеллектуальная игра, в которую играют миллионы людей на нашей планете. Проводятся большие международные турниры и чемпионаты мира, где исполняются гимны победителей стран. К игорному бизнесу у нас почему-то причислили и техасский покер. Если у меня есть возможность, время и деньги, езжу на международные турниры.
Другое дело, что у нас сейчас огромное количество подпольных игровых заведений, которые работают, не боясь никого и ничего. Видимо, там своя система откатов. Не хочу в это дело влезать, но я не получал и не буду никогда получать удовольствия от участия вот в таких подпольных, запрещенных клубах. Лучше поеду туда, где это не запрещено.
— Вы окончили медицинский институт. Это традиция в русской литературе, когда врачи становятся писателями? Есть какая-то закономерность?
— Мне кажется, какая-то закономерность в этом есть. Врач постигает человеческое существо изнутри, со всех точек зрения. Человек перед ним предстает абсолютно ясным живым существом. Писатель с медицинским образованием видит своего персонажа физиологически, если хотите. Он знает причину того или иного поведения.
Для меня в центре литературы стоит личность, а не обстоятельства. Обстоятельства — это как игрушки на елке. Проходят годы, игрушки меняются, а елка должна оставаться. И этой елкой всегда остается личность человеческая. А человеку свойственно было и хорошее, и плохое — и сегодня, и, дай бог, через тысячу лет, и много тысяч лет назад. Честность, порядочность, предательство, воровство, наглость, хамство. Поэтому я не исключаю, что вот это медицинское знание делает человека — если он, конечно, литературно одарен — настоящим, глубоким писателем.
— Вы часто бывали в Зеленограде, какие у вас впечатления от города и публики?
— За исключением «пробок» в обе стороны — только хорошие. От публики, от людей, от общения с ними не только во время концертов, но и просто так, на улице, у меня остались самые благоприятные впечатления. Поэтому, если есть возможность, никогда не отказываюсь от концертов или литературных вечеров в Зеленограде.
Юлия Кравченко